Новые испытания

— Да, я согласен. Это их право, — был вынужден согласиться Лёша, — это я понимаю. Но я понимаю и другое. Я понимаю, что ни перед Катей, ни перед Машей я теперь не смогу делать вид, будто всё осталось как прежде.

— Тебя никто не заставляет делать вид, что всё осталось как прежде, — возразила Таисия. — Я благодарна Маше за всё, что она делает для Кати, но её принципиальность мне не кажется разумной.

— Это её принципы. Она считает, что правду нельзя скрывать, — грустно подтвердил Лёша.

Таисия внимательно смотрела на него:

— Ты тоже так считаешь?

— Когда мне Маша сообщила о том, что Катя беременна от меня, я не поверил. Потом поверил, но хотел, чтобы это оказалось неправдой. А теперь… — Лёша задумался, — теперь я понимаю, что Маша права. Раз так вышло, лучше не делать из этого тайны.

— Это ваша с Машей точка зрения. Но вы подумайте и о других, о тех, кому может навредить ваше правдолюбие, — отстаивала свою точку зрения Таисия.

Лёша посмотрел ей в глаза:

— Правда не может навредить.

— Но пусть это решают те, для кого это важней, — Катя и Костя, — не сдавалась Таисия.

— Для меня происходящее не менее важно… Простите, Таисия Андреевна, а теперь я бы хотел поговорить с Катей, — засобирался Лёша.

Таисия взмолилась:

— Пожалей хоть Катю, Алёша. Не ходи к ней пока.

— Я беспокоюсь о ней и о ребёнке не меньше вашего, — закончил разговор Лёша и пошёл в палату.

Таисия и Полина остались в приёмном покое. Проходящий мимо врач заметил:

— Я смотрю, вы уже здесь поселились. Это приёмный покой, а не общежитие.

— Простите, доктор. Но где же нам находиться? — развела руками Полина.

Врач хмыкнул:

— Интересные вы люди. Может, вам раскладушки ещё принести?

— Мы же волнуемся о Кате. Зачем вы так говорите? — жалобно спросила Таисия.

— Не надо волноваться. Кризис миновал. Собирайте свои вещи и идите домой, — скомандовал врач.

Таисии и Полине ничего не оставалось, как собрать свои вещи и уйти.

Самойлов вернулся к Лёве. Лёва посмотрел на часы:

— Что вы решили? Будем заключать сделку?

— Будем. Давай свои бумаги, — заявил Самойлов.

— В смысле — деньги? Деньги — это не просто бумаги. Это ценные бумаги. — Лёва достал «дипломат», открыл его и положил перед Самойловым договор о купле-продаже. Самойлов достал свою ручку.

— Значит, это только для твоей гарантии?

— Исключительно. Можете не волноваться.

— Как только я тебе возвращаю всю сумму… — ещё раз уточнил Самойлов.

Лёва перебил:

— С процентами.

— …Всю сумму с процентами, ты разрываешь этот договор.

— Совершенно верно. Всё, как договорились.

Самойлов поставил подпись на двух экземплярах. Лёва забрал себе один экземпляр, второй оставил Самойлову. Самойлов взял «дипломат» и пересчитал деньги. Положив в «дипломат» свой экземпляр договора, он захлопнул его.

— Только предупреждаю, Лёва: если ты захочешь меня обмануть, сразу прощайся с жизнью, — грозно посмотрел на него Самойлов.

Лёва скривился:

— Фу, как неприлично выражаетесь! А ещё интеллигентный человек.

— Все мы интеллигентные, пока до денег дело не дошло. Я надеюсь, ты не станешь раньше срока требовать проценты? — смотрел Самойлов исподлобья.

— Как вам не стыдно! Я друг вашего сына, значит, и ваш друг. А друзьям надо доверять.

Самойлов взял «дипломат», встал и, не пожав протянутую Лёвой руку, вышел. Лёва опустил руку и усмехнулся, глядя на подписанный Самойловым документ.

Ксюха пришла к Буравину. И, запинаясь, сказала:

— Простите, Виктор Гаврилович, что пришла к вам домой. Не застала вас в офисе. Мне надо поговорить с Женькой по важному делу, а связи с ним нет. Помогите, а?

— Хорошо, Ксюха. Через пару дней я тебе организую сеанс связи с твоим Женькой, — кивнул тот.

Ксюха жалобно смотрела на него.

— А раньше — никак?

— Боюсь, что нет. Слишком много дел накопилось.

— Спасибо. Я зайду к вам. И ещё, Виктор Гаврилович, простите меня за Катю. За тот прямой эфир, — попросила прощения Ксюха.

Буравин только рукой махнул:

— Что уже говорить об этом. Запуталась моя девочка. Зато ты благодаря ей стала звездой.

— Меня это не радует, поверьте, — заверила его Ксюха. — А как Катя?

— Плохо. Катя в больнице.

— Господи, неужели это я виновата? — воскликнула Ксюха.

Буравин грустно улыбнулся:

— Мы все виноваты. Ты не одна виновата в том, что случилось с Катей. Мы все на неё набросились.

— Если бы не прямой эфир… — Ксюха была готова расплакаться.

— Твой эфир — лишь начало, — возразил Буравин, — а потом мы просто заклевали её своими упрёками. Вот нервы у неё и не выдержали.

— А как она себя сейчас чувствует?

— Вроде бы лучше, но до окончательного выздоровления ещё далеко, — горестно сообщил Буравин.

Ксюха попросила:

— Передайте ей, что я прошу у неё прощения. И желаю ей поскорей поправиться.

— Спасибо, Ксения. Обязательно передам. — Буравин пожал Ксюхе руку.

Алёша зашёл к Кате в палату. Некоторое время они молчали. Решившись начать разговор, Катя подала голос:

— Алёша… Ты меня, наверное, ненавидишь?

— Что ты такое говоришь, Катя. Как я могу ненавидеть мать своего ребёнка.

Катя расплакалась. Алёша погладил её по голове.