Новые забавы и веселые разговоры

Затвердивши свои ругательства насколько возможно лучше, он позвал стрижа, чтобы тот довел его до Малого моста и показал ему эту селедочницу. Кроме него, он пригласил с собой еще нескольких других галошников,[233] которых он сводил in primis et ante omnia[234] в кабачок «Мул» и хорошенько подпоил. Едва они дошли до Малого моста, как селедочница узнала стрижа и, увидев, что он явился на этот раз не один, догадалась, зачем он пришел.

– Ах, вот они! – закричала она. – Вот они, обжоры! Вся школа свалилась!

Профессор приблизился к ней и, постучав об лохань, где она держала сельди, сказал:

– А что нужно этой старой ведьме?

– Ах ты, кутейник! – сказала старуха. – Уж не затем ли ты сюда пришел, чтоб задирать меня?

– Вот навязалась, старая шлюха! – сказал профессор. – Клянусь светом! Пусть будет по-твоему!

И с этими словами он стал перед ней в позу фехтовальщика, намереваясь сразиться с ней меткими ударами языка.

– Слава те боже, – сказала селедочница, увидев, что ей делают вызов. – Так ты хочешь меня переругать, чумазый учителишка! Ну, ну! Начинай, дюжий осел, увидишь, как я тебя отделаю. Говори же, твой черед!

– Эх ты, двужильная! – сказал профессор.

– Ах ты, сводник!

– Провались ты, тварь!

– Нишкни, потаскун!

В самом разгаре сражения я должен был уйти, потому что у меня были дела, но я слышал от свидетелей, что обе стороны долго и отважно сражались, высыпав друг на друга по сотне самых отборных, крепких и сногсшибательных ругательств. Но говорят, что у профессора вырвалось одно ругательство два раза: он вторично назвал ее «тварью». Селедочница заметила это и сказала:

– Слава те боже! Да ведь ты уже это говорил, блудник ты этакий!

– Ну и что же? – ответил ей профессор. – Ведь ты и дважды и трижды тварь!

– Брешешь, лягушонок противный!

Надо полагать, что бойцы бились некоторое время так искусно, что зрители не знали, кому из них отдать пальму первенства. Но у профессора истощился наконец первый свиток. Он вытащил из рукава второй, и так как он не знал наизусть, то немного смутился, увидев, что селедочница входит в еще больший азарт. Однако, надеясь, что если он отхватит их единым духом, то ему удастся ее сбить, он начал читать записанные в свитке школьные ругательства:

– Алекто, Мегера, Тезифона,[235] презренная, гнусная, омерзительная, отвратительная!

Но селедочница его прервала.

– Ну, слава те боже! – сказала она. – Ты уже не знаешь что и сказать? Говори по-настоящему, и я буду тебе отвечать, безмозглый! Говори по-настоящему! Ах, он принес с собой целый свиток! А ну-ка, поди сперва выучи его, учитель Жоан! Ты еще не выучил своего урока!

И все селедочницы принялись на него лаять, словно собаки на луну, и так напустились на него, что ему больше ничего не оставалось делать, как спасаться бегством. Бедняга был побежден. Вероятно, он пришел к выводу, что если бы у него был Калепин,[236]

– вокабулярий, диксионарий, промптуарий и тезаурий ругательств, – он не уступил бы этой ведьме: поэтому он был вынужден скрыться в коллеж Монтегю,[237] куда и удрал без оглядки.

Новелла LXIV

О парижанине, который сходил с ума по одной молодой вдове, и о том, как она, решив над ним посмеяться, оказалась посрамленной более, нежели он

Один парижанин, происходивший из хорошей семьи, юноша ловкий и знавший себе цену, влюбился в молодую и красивую вдову, которая была очень довольна тем, что в нее влюблялись, умела искусно разнообразить приманки, пленявшие ее поклонников, и наслаждалась анатомией сердец молодых людей. Но свою благосклонность она дарила только тем поклонникам, которые ей нравились, притом, нередко самым худшим, и молодого человека, о котором здесь идет речь, лишь водила за нос, делая вид, что готова для него на все. Он беседовал с ней наедине, трогал и даже целовал ее груди, касался ее тела, но никак не мог добиться позволения умереть возле нее заживо. Тщетно он умолял, заклинал ее и носил ей подарки, – она оставалась непреклонной, за исключением разве того случая, когда во время одной уединенной беседы с нею, в ответ на его красноречиво изложенное желание, она сказала:

– Нет, вы ничего от меня не получите, пока не поцелуете мне зад.

Эти слова вырвались у нее совершенно необдуманно, и она полагала, что молодой человек не примет их всерьез, но он, несмотря на свое смущение, после того как все его средства оказались бессильными, решил, однако, испытать и это средство, надеясь, что никто о нем не узнает, и ответил, что если ничем другим он не может ей угодить, то он готов.