Все на своих местах, и часовой механизм выверенного алгоритма стартует без промедления. Он поет на разные голоса, сливаясь в нечто среднее между мелодией марша и ходом поезда. Подъемники гремят выезжающими из холодильника поддонами, заливаются дверные звонки, надрывным треньканьем хрипит старенький аппарат внутреннего номера, на который никто не обращает внимания. С глухим стуком гробы ложатся на подкаты, чтобы навсегда принять их обитателей. Мы держим недурной темп, выдавая тело в среднем каждые пятнадцать минут. Звучат новые фамилии, родня откликается разными вопросами. И мы отвечаем, работая для живых.
— Мы за Киреевым, у нас на 9.30 назначено.
— Машина ваша пришла?
— Не знаю, а какая она?
— Фургон, катафалк. Вы номер знаете?
— Нет. это дочь знает, она заказчица, но она еще не приехала.
— Тогда ждите дочь, нам заказчик нужен.
— Но ведь у нас на 9.30 похороны!
— Мы в курсе, вы это лучше заказчице скажите.
Порой бывает, что на выдаче происходит неразбериха, отчего случаются курьезы разной степени тяжести. Например такой.
Похороны гражданина Копейкина стояли в череде еще десятка таких же и не сулили ничего необычного. Копейкины оказались весьма прижимистой, простоватой публикой. Похороны отца семейства были туго втиснуты в рамки весьма скромного бюджета. Приобретя самый дешевый гроб и отказавшись от услуг морга, они даже не стали заказывать у агента автобус, сказав, что у них есть свой на примете. И он у них действительно был — обычный пассажирский «Форд», в котором было решительно некуда поставить гроб. Копейкиных это почему-то не смутило. Кроме того, водитель нанятого «Форда» и не подозревал, в каком качестве собираются использовать его машину. А как только узнал, без колебаний попрощался с Копейкиными и был таков. Но потеря транспорта не смутила семейство. Не имея катафалка, они невозмутимо забрали тело.
Оставив Копейкиных наедине с покойным, мы не видели происходящего дальше. Мы вообще были не в курсе их проблем, ведь они нам о них даже не обмолвились. А дальше было вот что. Наскоро попрощавшись с покойным, Копейкины сноровисто вынесли гроб из траурного зала и направились к одному из четырех катафалков, стоящих у крыльца зала. К тому, что был с открытыми дверями. Загрузив гроб в машину, они вдобавок схватили не ту крышку — совпадающую по цвету с гробом, но чуть короче. Уверенно объяснив водителю, что можно ехать, погрузились в ритуальный «Фольксваген» и отправились хоронить своего усопшего. В чужом автобусе, с гробом, накрытым чужой крышкой.
Вся дикость ситуации проявилась в полный рост, когда настало время следующей выдачи. Это были Сергеевы. Они остались без катафалка, присвоенного Копейкиными. И с излишне длинной крышкой. С нее-то все и началось. Сначала мы обнаружили пропажу крышки, а затем уже прояснился и автобус. Агент Леха, работающий с нами в клинике, бросился звонить агенту Сергеевых, а тот водителю, везущих Копейкиных. Раскрыв ему глаза на ситуацию, мы очень удивили его. А затем и Серегиных.
— Ну, дела! Давно такого не было, — говорил Старостин.
— А Копейкины-то каковы, а? Не растерялись, решили вопрос, — подхватил Леха.
Агенту Лехе и досталось в итоге распутывать этот похоронный ребус. И он его распутал. Машина с Копейкиными вернулась к моргу. Выгрузив гроб на скамейку рядом со служебным входом, отдав Серегиным крышку, они лепетали что-то извинительно-невразумительное. Мы заказали им катафалк. «Что-нибудь подешевле» — на другой они были не согласны. Искали и нашли подешевле. Серегины уехали обескураженные. Копейкины остались ждать автобус. К всеобщему облегчению, уехали и они. А я перелистнул еще одну запомнившуюся страницу похоронных будней.
Когда работы не так много, весь процесс течет спокойнее, тише, плавнее. В один из таких дней мы с Володей Бумажкиным (которого я частенько называл на «ты», но по имени-отчеству, Владимиром Александровичем) стали свидетелями мимолетной и незабываемой картины, которая вряд ли возможна в цейтноте семнадцати выдач. Мы перекладывали труп бабульки с подъемника в гроб. Вова держал ее за руку и за скрещенные ноги, а я за голову. Одним слитным движением мы определили тело на место, и тогда. из гроба вылетела серая невзрачная бабочка. Мотылек стал кружиться над покойницей, словно отлетающая душа. Пару раз опускался ей на грудь и взлетал снова, будто прощался с земными днями, так быстро прожитыми.
Мы молча смотрели на это мистическое зрелище, забыв о работе.
— А вот это, Владимир Александрович, то, о чем я думаю? — первым нарушил я тишину, когда мотылек потерялся из виду, шмыгнув в отделение за моей спиной.
— Это смотря о чем ты думаешь, — отозвался Бумажкин, возвращаясь к работе.
— По-моему, тут все очень красноречиво было.