Новый день

Говорила она это очень добродушно, будто рассказывала интересную историю на дружеской встрече, а взгляд был очень напряжён – со всей резкостью она вдруг поняла, что ситуация накалена до предела, и ей хотелось хоть как-то смягчить удар.

Но Юсуф всё также смотрел на мамелюков. Правда, в голосе к оттенкам звенящей стали добавилась странная интонация: будто говорящий стремился своей непреклонной волей защитить что-то, ему дорогое.

– Вы вольны делать всё, что хотите. Но воины не выполнили мой приказ, поставили под угрозу вашу жизнь, и наказание не заставит себя ждать.

Заир, поняв, что за этим последует, достал из стоящей рядом стойки саблю и протянул ему.

– Подними оружие! – холодно приказал Юсуф Рашаду.

Тот в ужасе отшатнулся – невозможно было представить его судьбу, если бы он ранил повелителя! И тут же в голове его пронеслась и другая мысль – что, если не защититься прямо сейчас, смерть придёт гораздо быстрее. Он вовремя схватил палаш, чтобы успеть отразить удар!.. Но уже через несколько атак не выдержал силы противника, и рука его дрогнула – последним ударом быстрого, но напряжённого боя Юсуф выбил палаш у него из рук и вновь замахнулся!..

– Нет! Умоляю! – закричала Доминик, закрыв лицо руками.

Через секунду тишины сквозь пальцы она увидела, что рука владыки зависла в воздухе, держа острие сабли у шеи Рашада. На коже мамлюка медленно проявлялась красная полоска от мелкой царапины. Юсуф, повернув голову, смотрел на Доминик.

– Милосердия! – повторила она ещё раз, пытаясь сдержать биение напуганного сердца.

– Лишь ради этих глаз! И только в нынешний раз.

Он отвёл клинок, и Рашад упал на колени, но на него повелитель уже не глядел: кинув теперь ненужную саблю Назару, он твёрдо протянул руку к выходу, приглашая Доминик покинуть оружейную. На свинцовых ногах, едва живая от ужаса, она молча повиновалась.

Медленно добрела она до своих покоев, не обращая внимания на провожатых, следующих на расстоянии позади. Сердце её продолжало биться быстро, будто не веря, что страшный эпизод прошёл, что всё самое ужасное уже закончилось и больше не повторится. На самом деле она и не верила в это… – она не могла быть уверена, что такое никогда не повторится, и в этом был главный страх! – она не могла решать за людей, не имела слов, способных убеждать сложить оружие и никогда не поднимать его на себе подобных!.. Она ничего не могла!

В следующий раз, когда она снова увидела Заира аль-Хикмета, ни словом она не обмолвилась о произошедшем эпизоде. Он тоже не напоминал о нём, будто и не было той смертельной угрозы для воина, этого похода в оружейную и даже самой оружейной. И когда она навестила своих спутников, она также не стала упоминать им о случившемся, но надеялась, что и без этого они, наконец, все вместе решат, когда уже покинут дворец, как они с Пьером раньше и договорились. Впрочем, тому тоже было, что рассказать, – когда тамплиер ненадолго отошёл от них, Пьер быстро поведал Доминик, как его застали под накидкой, когда он на днях покинул её покои.

– Мне, кстати, сказали, что лучше и носа из комнаты не показывать! Даже казнить собирались, опять! – добавил он громче.

Гильберт, сходив за своей походной фляжкой с вином, снова подсел к ним и придвинул кружки.

– А ты как? Когда восстановишься? – спросил у него Пелерин. – Очевидно, нам всем намекают, что пора уже в дорогу.

Тот вдруг как-то ощетинился, будто его ударили прямо по ране.

– Мне-то, конечно, лучше, чем было… Но всё же, – он даже понизил голос, что было совсем на него непохоже, – если бы они приходили, как раньше, я бы вполне подумывал и о дальнем отъезде.

– Кто приходил бы?

– Лекари.

– Тебя перестал посещать лекарь? – похолодел Пелерин.

– Нет, он приходит, но не так часто. И мази кладёт куда меньше, чем обычно… Что это, заговор, месть?

Пьер и Доминик переглянулись.

– А может, медленная казнь. Но каждому своя…

Оставила она в этот раз своих спутников с новыми, весьма неприятными мыслями и нерешённым вопросом – как скоро они смогут собрать необходимое в дорогу и отправиться в путь…

Давно уже не утреннее солнце протиснулось сквозь шторы, когда новым днём она только открыла глаза. Но подниматься она не спешила, ощущая, что всё ещё не может прийти в себя ото сна: она видела набережную в родном городе, в своём веке, чувствовала воздух, напоенный свежестью реки. Свежестью, до которой нельзя дотянуться и можно лишь вспомнить на несколько минут…

Она снова накрыла голову подушкой – но та будто помнила нынешний сон и, не давая его забыть, снова насыщала видение яркими красками. Тогда Доминик медленно поднялась и, стараясь думать только о том, что видит вокруг себя, в окружающем мире, а не в воспоминаниях, привела себя в порядок. Но внутренний взор всё равно не отпускал прошедший сон, и сама она будто ещё дышала этим сладостным ароматом – ароматом свободы и свежести в своём городе…