Новый Мир ( № 1 2005)

Вновь завоевателя дух во гробе

заключен до Судного будет дня, —

правая и левая — рати обе

обессилят, дрогнув и восстеня.

Воссоздать низверженного Колосса

соберутся дерзостные умы, —

крыльями снабдят, навернут колеса

и втолкнут в объятия светотьмы.

Времени земного не понимая,

жизнь обычная в небесах течет, —

больше бессловесная, чем немая,

мысль берущая, а не речь в расчет.

Всякой силе сякнуть по Вышней воле

или набирать, разрастаясь, мощь, —

беззаконную — даже ветер в поле

разметет и мелкий размоет дожжь.

Говорю, вСивиллинывникнувкниги,

внидя вАристотелевы врата:

времени в едином собраться миге,

стать пространству точкою неспроста.

Голодом начнется пора раздоров,

смерти приносящая урожай, —

всем злодей покажет суровый норов,

соглашайся с ним или возражай.

Города дремучим займутся лесом,

в коем расплодится рыскучий зверь,

сотворенный резвым, но бестелесым,

ибо вход и выход — не там, где дверь.

Государство, граждан своих глотая,

в стороны раздастся, набрав объем,

но пора свинцовая, не златая,

не замедлит установиться в нем.

Двоицу могучую третий хилый

переборет, ибо взамен телес

обладает многой духовной силой,

разума великий имеет вес.

Дни, недели, месяцы, годы, веки

с грохотом проносятся все бойчей,

целый мир, таившийся в человеке,

раздробя на тысячу мелочей.

Древний прах великого властелина

потревожат, снявши с лица печать, —

нужен только повод, коль есть причина,

хоть ничтожный, чтобы войну начать.

Дыры порубежные как ни штопай,

рваные границы как ни латай,

Азия придет завладеть Европой,

не в открытой битве, — молчком и втай.

Евва, соблазнивши в Раю Адама,

горсть семян со древа добра и зла

прихватила, чтоб разбросать их сямо

и овамо, наземь едва сошла.

Евнух, отрастивший срамные уды,

заново восставит себя в правах,

утварь драгоценную и сосуды

отберет путем топоров и плах.

Единица, высшим владея даром,

больше сотен тех, кто лишен того, —

разбивайся, нет ли они по парам,

не составят целое существо.

Естьли рассеченное воедино

тело соберется твое сполна,

про тебя “ни родина, ни чужбина”

вряд ли кто посмеет сказать, страна!

Жадно съест мохнатая паучиха

оплодотворившего паука, —

ей по скорбных днях обернуться лихо

скромной чадолюбицей на века.

Жениха с невестой найдут в оковах,

освободят их, но возьмут взамен

молодость и свежесть во имя новых

милостей, что хуже стократ, чем плен.

Женщина над всем воцарится миром,

одержима похотью и нагла,

хлеб — убогим, кров предоставит сирым,

обобрав достаточных догола.

Жертвуя собой и своим покоем,

лишь и можно в тех обрести себя

выражениях и делах, по коим

поздный суд не страшен тебе, трубя.