Я по-прежнему не могла произнести ни слова, и ни руками, ни ногами пошевелить не удавалось. Но кислая слюна скопилась у меня во рту, и, улучив момент, плюнула я.
Плюнула — и попала. Зашипел плевок, точно на раскаленный камень угодил, подернулся рябью плащ, потемнел. И медленно растаял в воздухе начальствующий над учетной палатой южных звеньев.
Пробудилась я — словно от толчка под ребра. Опять вокруг все то же было: стены, солома, решетка на окне, лунный свет, кружащаяся в нем мошкара, — но это уже не снилось. Долго я с боку на бок ворочалась, хотела забыть о страшном — и не забывалось. А вдруг во сне открылась мне правда? Вдруг и впрямь есть место, куда уходит после смерти человеческая суть? И если меня там ждут оскорбленные духи... Насмешек они мне не простят.
Так что же, готовить “достойный уголок”? Алана предать, Гармая? Тех, кого я в сердце свое приняла навечно? И внезапно ясно мне стало, кто они для меня. Не чудной путник, уроженец далекой страны. Не дерзкий мальчишка-раб с тяжелой судьбой. Сыном и внуком я их сочла. Слепая, безразличная судьба отняла у меня родного сына, не дала мне понянчить внуков — и я смирилась, тем себя утешая, что людям нужна. А вот сейчас непонятно, что или кто — та же ли судьба, случай, или даже Истинный Бог — подарил мне, хоть и ненадолго, сына и внука. Но бесплатных даров не бывает — надо платить и за этот. Что ж, заплачу.
И выкатились на глаза мои слезы — те, что так долго держала я в себе. Но кто сейчас мог меня услышать?
Сперва я даже не поняла, что случилось. Плясала в лунном свете мошкара, кружились пылинки — и вдруг их беспорядочное движение изменилось, воронкой завертелся в лунных лучах столб света. С каждым мигом становился он ярче и плотнее — и вот вышла из лунного столба высокая молодая женщина. Не было на ней одежды, да и не нуждалась она в покровах. Очень похожа оказалась на свои статуи.
— Здравствуй, Саумари. — Голос ее был нежен и звонок, словно дюжина дюжин бронзовых колокольчиков.
— И тебе здоровья, Ночная Госпожа. — На сей раз язык подчинялся мне. — Хотя не думаю, что твоему здоровью что-то угрожает. Или и у бессмертных бывают камни в почках да гнилой кашель?
— Помнишь ли, Саумари, — не замечая моей шутки, сказала она, — как много лет назад ты стояла в моем храме передо мною и просила?
— Я хоть и стара, но на память не жалуюсь.
Мне не удавалось найти нужный тон. Как с ней держаться? Как с бессмертной богиней? Мольбы, почести? Перебьется. Тем более что ее вообще нет.