Новый Мир ( № 12 2010)

Интересно, кто раньше выдыхаться начнет? Сил-то в нем, в этаком медведе, немерено, а действие корня луники скоротечно. Пожалуй, если кончится мое везение, то зарубит он меня. И не вернусь я в Огхойю, не сумею моим помочь... если им еще можно успеть помочь...

Я рискнула — и ударила “крылом ласточки”. Опасный удар, наискось снизу, трудно от него закрыться. Но если противник закроется, то и тебе мало не покажется — запросто клинка лишишься.

Он закрылся. Сабля по-прежнему осталась в моей руке, но удар его меча был столь силен, что болью пронзило мою кисть. Еще парочка таких ударов — и придется перехватывать оружие левой рукой, а она у меня заметно слабее будет.

Никто из нас не говорил ни слова — берегли дыхание. Да и о чем было говорить? На все свои вопросы он надеялся получить ответ после боя, если удастся победить меня, не убив. Но если и не так — уж лучше, чтобы не у кого было спрашивать, чем некому.

Мне посчастливилось проскользнуть острием сабли по правой его ладони, но совсем слегка, кожу лишь ободрала. В горячке боя он небось и боли не почуял, только по кровяным брызгам и понял, что зацепила я.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, кабы не вмешалась третья сила. Верный Гхири, хищный, злобный, черной молнии подобный. Тихо-тихо он проскользнул в комнату, мигом вскарабкался по стене — и оттуда прыгнул Худгару на шею.

Острые у ящерка зубы, да мелкие. А кожа у разбойника толстая. Чтоб жилы перегрызть, это ж сколько надо животинке челюстями работать.

И ведь не станет Худгару покорно ждать.

Но мне хватило и мгновенья, когда удивленный разбойник повернул голову. Тут же умный Гхири хлестнул его хвостом по глазам.

А я, подскочив, всадила ему клинок в живот. Хорошо всадила, острие из спины вышло. И сейчас же хлынула кровь — густая, темная. Обмяк непобедимый Худгару, наземь повалился, аккурат между ножками стола.

Удар был смертельный, да только не сразу та смерть приходит. Особенно к таким вот здоровякам, полным живой силы. Кровавые пузыри забулькали у него на губах, скреб он толстыми пальцами, пытаясь достать навсегда отлетевший меч. И силился что-то сказать.

Наклонилась я к нему. Пусть скажет.

— По... почему? — выдавил он все же, будто не слова ворочал языком, а тяжеленные бревна.

— За Алинсури, милок. За жизнь ее растоптанную, за девичью честь ее поруганную, — охотно сообщила я.

Забулькал он пузырями, напрягся — и прошептал одно лишь слово:

— Д-дура...

Не стала я длить его мучения, пересекла сонную жилу. Пускай уж уходит... на Нижние Поля. А всего вернее — в никуда.