Новый Мир ( № 12 2012)

смесью обморока и обряда.

 

Я увидел, как он боролся,

уходил от незваной гостьи.

Я увидел его отчаяние.

Но пока не проникла в кости,

битве нет еще окончания.

 

Я увидел, что есть граница

постороннего хлада, глянца.

А грудина, плечо, ключица

продолжают сопротивляться.

 

Это зрелище приводит в отчаяние, которое «преодолевается» поэтически. «Своя» смерть, в отличие от чужой, — внетелесна.

Хорей здесь — имитация детского, поскольку ничего не остается, кроме наивной и беспомощной веры в «душу» и в то, что про нее «говорят»:

 

потерпи меня земля

подержи меня водица

говорят душа как птица

что ей мертвая петля

 

пусть поучится тогда

а пока гуляет праздно

не сгорая со стыда,

что уже на все согласна

 

Просьба же в этой своеобразной молитве — о продлении присутствия. Причем присутствия идеального — душа-птица, а «птицам выдали секрет», как сказано в стихотворении «Посмотри, какой убыток» («Посмотри, какой убыток: / набросали черных ниток, / накидали дымных шашек, — / дым сегодня не рассеется. / Кто теперь признает наших / и в одном мешке поселится?») — секрет, по-видимому, смерти. Но это уже о другом, внутренних перекличках, «кодах» сборника: «птичий», безусловно, — один из основных.

Просьба-молитва в этом стихотворении — персональна («потерпи меня земля»). Но «Я» в сборнике появляется нечасто. Это, скорее, «проблематическая» категория — солипсическому сознанию свойственно сомневаться в своей реальности и смещать границы. На границе сна, на границе сознания «Я» порождает призрака — «другого». Двойник, тень — своеобразные персонажи сборника в этом «мире без других»:

 

Ты живешь и делаешь все, что следует,

но какая-то мутная тень

постоянно рядом с тобой,

как несчастное маленькое привидение.

 

Что это?

Предчувствие или болезнь?

Кто ты сейчас?

 

Даже лесная тишь потеряла доброе имя,

и кузнечики пилят ее с какой-то угрозой.

 

Что же там давится криком, молчит?