В своих статьях перестроечного времени Сопровский призывает к диалогу западников и славянофилов, либералов и консерваторов, пытается организовать такой диалог. Не его вина, что диалог и по сей день не состоялся. Но, возможно, его собственный опыт, его способность руководствоваться «не доктринерскими установками, но деловым опытом, конкретными обстоятельствами и практической целесообразностью» послужат кому-то примером, образцом интеллектуальной честности и дисциплины, у кого-то пропадет охота начетнически служить «глашатаем общих мест», и тогда любой диалог возможен.
Поэт, философ, теоретик поэзии, критик и публицист Александр Сопровский — из ключевых фигур русской культуры второй половины ХХ века. Но, конечно, прежде всего он поэт, большой поэт, один из тех, кто вернул русской поэзии честь и достоинство после культурной катастрофы, постигшей нашу страну, один из создателей новой поэзии. Не все сложилось так, как виделось Сопровскому, но он никогда не ошибался в своих поэтических пророчествах, и жизнь, отождествленная им с поэзией, будет и впредь лишь подтверждать его слова.
[1]
Здесь и далее цитаты из Александра Сопровского приведены по изданию: Сопровский Александр. Признание в любви. М., «Летний сад», 2008.(Прим. Владислава Кулакова.)[2]
Я сразу вспомнила письмо Саши к Лене Игнатовой, где он смешно пишет, какие стихи годятся для печати — «печатабельны»: если «в них ничего не происходит», если они наделены золотым качеством «ровной, без намека на трагизм, пустоты»… «Автор выразил точно то, что чувствовал, т. е. ничего».[3]
Где бы он ни был, он был «чужой по языку и с виду», как с другой планеты. На презентации Сашиной книги Кублановский рассказал, что некий западный редактор из эмигрантов возмутился, что Саша критикует «нашего» (что-то в этом роде) Бахтина. Так что это не поза и не размышление о возможной эмиграции — чужой всегда и везде.[4]
Стихотворение начинается так:«Туда, где сумасшедшим светом / Сияют вишни за крыльцом, / Невероятно ранним летом / Бежать случилось трем поэтам…» «Три поэта» — это Сопровский, Гандлевский (он тогда работал вахтером по соседству) и я. Мы в Марьиной Роще в моем старом деревянном доме на Полковой слушаем только что купленную мной пластинку Ахматовой. Эта пластинка сохранилась до сих пор.