Новый Мир ( № 2 2011)

[8]Конечно рад — не надо никуда ходить и унижаться. Но больше была рада я, потому что, в отличие от Саши, не владею ни одним языком даже со словарем, кроме родного, и не представляю себя вне его. Теперь я жалею, что не настояла и обрекла его на нищенское до- и послеперестроечное существование. Он бы все равно вернулся. Но как Кенжеев и Цветков — с книжками, состоявшийся и увидевший мир. Ничего этого у него не было, а зарубежная известность — она была, но не очень-то согревала: нужный ему читатель был здесь.

[9]У меня сохранилось несколько Сашиных записок о «Московском времени» и предисловия к пяти выпускам антологии, которые трудно назвать иначе, как манифестами, этот ход — про отсутствие манифестов — Сопровский придумал, чтобы примирить антиподов Казинцева с Цветковым и Кенжеева с Лукичевым. Все, что Саша писал о «Московском времени», — это была личная точка зрения Сопровского, часто вызывавшая у «отцов-основателей» открытое или молчаливое раздражение. Тем удивительнее, что все мы теперь, в той или иной мере, укладываемся в рамки этих Сашиных манифестов.

[10]Кажется, в первую годовщину смерти Саши на вечере памяти в Музее Маяков­ского, где выступали Гандлевский, Веденяпин, Померанц, Санчук, вдруг Сева Некрасов попросил слова и заговорил что-то сбивчиво-непонятное. Возможно, у меня сохранилась запись, сейчас было бы интересно послушать, что Некрасов говорил о Сопровском и почему ему захотелось говорить о Сопровском.

[11]Сразу вспомнила: «Но никогда Господней воли / Размаха не измерить нам»или «Доколе же брату прощать моему / Скажи, до седьмого ли раза?».

[12]Пейзаж этого стихотворения всегда казался мне увиденным сверху, как картинка из космоса. Подобная картинка есть в фильме Тарковского «Солярис». Потом картинка исчезает, и речь заходит о тщетной попытке изобразить жизнь и дальше о том, что нам не расскажут самого интересного. «Чтоб жизнь осталась незамутнена». Таким образом мы возвращаемся к началу, к картинке из космоса. Можно, правда, увидеть во второй половине стихотворения: «Там жили, значит, люди. Я бы мог / (Но веришь, лучше все-таки не надо) / Приноровить и опыт мой, и слог / К изображенью этого уклада. / Когда б я был тем зудом обуян, / Когда б во мне бесилась кровь дурная, / Я принялся бы сочинять роман…» — и шутливое отношение к творческим мукам начинающего романиста. Бахыт Кенжеев в своем первом романе «Младший брат» вывел под именем брата героя — Сопровского.