Слово, как живая и мертвая вода, может не только воскрешать, но и убивать: «Меня даже не цитируют, как бывало прежде. Все происходит так, словно меня, Норвегова, больше нет, словно я умер»; смерть только тогда реальна, когда подтверждена словом: «Помните, даже Савл, отдавший всего себя науке и ее ученикам, сказал, умерев: „умер, прямо зло берет”». Наречение, слово значительно, поэтому его надо охранять, защищать. Оно противопоставлено «голосам»: «Но лучше уйдем от них, уедем на первой же электричке, я не желаю слышать их голоса». Здесь даже двойной намек. Прежде всего, на те диссидентские речи
[11], что скрываются власть предержащими и недоступны простым людям: «Извини, пожалуйста, а что сказал нам Павел Петрович, давая книгу, которая так не понравилась отцу? Ничего, учитель не сказал ничего. А по-моему, он сказал: книга. Даже так: вот книга. <…> Затем он (отец героя. —А. Ч.) тихо сказал мне: убирайся, я не желаю тебя видеть, сукин ты сын, убирайся куда хочешь». Цитата даже семантически выдает второй смысл: «книга», «учитель», изгнание сына — религиозный подтекст очевиден. Религиозная тема изящно перемешана с диссидентской — истинное слово не должно быть подслушано теми, кто к нему духовно не готов, как и теми, кто, наоборот, готов подслушивать, «стучать» и затем «насылать». Главный герой безумен, посему может слышать «голоса в голове», как вульгарно описывают безумие люди, похожие на его отца, вырывающего у него книгу, данную учителем, и внушающего, что в газетах «что нужно — то и написано». Но «голоса» в данном случае — это голос отца и прочих жертв пропаганды, герой должен прорваться через них, как через помехи и «глушители» в радиоэфире, к истинному Гласу призвания.