Новый Мир ( № 2 2013)

Васька не пошел, раньше всегда до озера с ними ходил, теперь не пошел. Да и сам старик ни разу в этом году не сходил на рыбалку. С лыжами на плече он шел вдоль длинной поленницы, потом мимо крытого старого дровника, полного трухлявых, сгнивших от времени и почти негодных уже дров, напиленных из разваливающихся домов, мимо сенного когда-то сарая, куда он каждый год подкашивал свежего сена. Он не знал, зачем он косит, ворошит, а потом носит это сено взамен старого — ни коровы, ни коз давно не было. Может, для запаха? Может, и так. И заезжим рыбакам, никак не знавшим деревенской жизни, нравился запах свежего сена в сарае. Они хранили там свои резиновые лодки и удочки, а иногда и ночевали… старик раньше знал их по именам и кто откуда, а потом перестал различать — люди и люди. И они перестали обращать на него внимание. Сами чинили сенник, заходили, здоровались, брали или оставляли ключи.

Старик уже прошел заснеженные огуречные гряды, но, видно вспомнив что-то, остановился. Назад обернулся. Посмотрел на старые ветлы над речкой — они едва различались за тихо сыплющимся снежком. Судя по тишине, грачей и там не было. Улетели, холод, значит, зима опять идет — в который уже раз шершавая эта мысль поерзала в голове. Старику не хотелось, чтобы они улетали. Он и сейчас-то шел поглядеть, нет ли где проталин в полях, где им было что поискать.

Когда долгую зиму просидишь… когда ночи такие длинные, что и не знаешь иногда, утро ли, вечер, то уж, конечно, соскучишься. Весной и Колька со своей автолавкой начинает к нему заворачивать, хоть раз в две недели, а бывает. А зимой не ездит. Застревает он тут.

Старикова изба стояла когда-то третьей с краю. Деревня никогда не была большой, хотя иногда ему казалось, что и была. Дорога — раньше это была брусчатка, мощенная ровным камнем, — подходила к Тупикам сверху, из Мишелевского леса, в середине деревни сворачивала вниз, к речке, перескакивала каменным, помещичьим еще мостиком Тихомандрицу и дальше ровненько поднималась прямой лесной просекой, как коридором. Потом начинала вилять вместе с речкой до Поповки, где тоже никого уже не осталось, потом до Карьера, а там уж и райцентр.