Новый Мир, 2000 №11

Октябрь расщедрился на теплые дни, полная луна освещала ночью наших коней на полянах, и тайга дарила нам одну за другой встречи с животными. Я стрелял в волка; Юрка заметил лосей, но был унесен Серком в густую чащу и оставлен там под низко нависшей веткой; в Кара-Тыте огромный бык с тяжелыми рогами, заслышав нас, увел своих маралух в темный кедрач, — Алтынай опускала глаза и тихо говорила: «Я не видела». Правда, с каждым выстрелом по невидимому зверю, с каждой нашей погоней за неуловимой добычей она все с большим интересом приглядывалась к нам. В ее глазах появлялось насмешливое выражение.

Первая ночь в избушке. До этого мы спали под кедрами и один раз в маленьком шалаше — романтично и холодно. Человек быстро привыкает к хорошему, после теплых летних ночей, после отпуска в Москве утренний мороз здорово ощущается.

У нас в избушке тепло, дрожит огонек коптилки, оседают в печке дрова, на нарах брошены подседельники и потники, и мы раскидываем на троих в «дурачка». Девушка сегодня оживлена и разговорчивее, чем обычно.

— Как по-алтайски будет «червовая масть»?

— Кызыл тюрек — красное сердце. Кара тюрек — черное сердце — пики.

— А у тебя, Алтынай, какой тюрек — красный или черный?

Она улыбается и закрывает лицо картами — конечно, кызыл. Хорошая у нее улыбка, у Алтынайки.

— Слушай, не называй нас с Юркой на «вы». Мы же тебя совсем не намного старше. Расскажи лучше, какие в деревне новости, я там с марта месяца не был.

Алтынай рассказывает. Сначала потихоньку, с трудом подбирая русские слова, потом живее. Про маленького веселого Альберта — старого моего друга, про Петю Аспакова — управляющего, который называет себя мэром, про старого Саргая, отвергшего любовь городской бабушки.

Не отпускает меня Букалу, привязался я к нему. Прожил там всего-то год, да и не в самом поселке, а на кордоне, в восьми километрах. Шесть лет уже прошло, а до сих пор считаю своей деревней эти прилепившиеся к южному склону Чулышмана домики и аилы, крытые еловой корой. Мы жили с женой, наша дочка научилась там ходить, потом я подрался с начальством, и меня выгнали. Следующие четыре года прошли в Москве, потом развод. Она снова вышла замуж, а я вернулся в заповедник, только уже на другой кордон.

— Галину Николаевну, Чоокыр Сала жену, помните? Умер весной Галина Николаевна. Сам Чоокыр Сал теперь с молодой гуляет.

Помню эту бодрую старуху. Вез на кордон, где готовилась родить ее дочь — жена нашего начальника. Восемь километров верхом в семьдесят лет — это тяжелый путь. Ехали шагом. Алена не дождалась матери, рожать ей было не впервой, да и просто время, наверное, подошло. Сказала мужу, что помыться пойдет перед родами, сама затопила, воды принесла, пока он материл Саргая за какие-то грехи. Присела на корточки, родила, обмыла и уже варила суп, когда подоспели мы с бабкой.

Сейчас деревня стала раза в два больше, чем в то время, как я увидел ее впервые. Я искал романтики, но такого захолустья даже и представить не мог, когда рассылал из Москвы письма по всем заповедникам Сибири и Дальнего Востока в поисках работы.

Многие лесники в заповеднике были из крупных городов. Мой прежний начальник по своей неуживчивости выгнал за четыре года двадцать семь лесников, но на их место находились новые. Народные целители, адвентисты седьмого дня, йоги, экстрасенсы, поклонники Порфирия Иванова, просто чокнутые москвичи, питерцы и новосибирцы — все они рвались в дикие места. В таежных избушках можно было найти книжки стихов Бодлера и иностранную периодику, журналы «Наука и религия» и «Новый мир». Именно тогда я впервые прочитал выжимки из Кастанеды.

Сейчас у меня в Актале девять томов этого добра, и, пожалуй, главный виновник неудач всех приезжающих букалиночек именно Карлос Кастанеда. Я предпочитаю не очень распространяться об этом, все-таки и Колька, и Юрчик не знают, что вот уже полгода каждый вечер я выполняю упражнения из «Тенсегрити» и борюсь с чувством собственной важности. Но даже наличие «этой кастанеги» у меня в шкафу будит у них опасения, как бы «гуси у парня не полетели», они считают, что мне просто бабу надо. Впрочем, окружающие — это только фантомы, сбивающие ищущего человека с пути. Как жена сбивала. Мы в Актале живем дружно, я поддерживаю со всеми хорошие отношения, но не поддаюсь их влиянию.

Фантомы не фантомы, но мужики в Актале подобрались отличные: охотники, браконьеры, даже скорее вольные стрелки, охотившиеся не для наживы и даже не для добычи, а потому, что это им нравится. Им чужды восточная философия и связи с космосом, босохождение и исправление кармы.