Новый Мир, 2012 №09

Какое слово в подзаголовке первой книги главное? «Собственный» или «сочинение»? Такой вопрос не может не прийти в голову читателю; подзаголовок на это явно провоцирует, но самой своей двусмысленностью указывает, что вопрос, в общем-то, праздный (журнальные подборки — «Октябрь», 2010, № 5; «Знамя», 2011, № 4; «Новый берег», 2011, № 32 — со стихами из книги назывались «Жизнь моего соседа»). Жизнь, явленная в узлах трех с небольшим десятков стихотворений, — это простотакая жизньили, если хотите,такая поэзия.Стоящие стихи уникальней, значительней любой биографии. (Звучит цинично, но мало ли дуэлей со смертельным исходом состоялось в России в позапрошлом веке? Мы помним лишь те две, за которыми — стихи.) Поэма Владимира Гандельсмана (а это именно своего рода поэма; пусть и пунктиром намеченное, но целостное от первого лица повествование, и в нем любое отдельно взятое стихотворение, как бы оно ни было замечательно само по себе, вне целого многое теряет) поэтизирует усталую жизнь усталых мужа и жены, устало несущих свой крест, устало тянущих свою лямку. Да-да, именно поэтизирует, обходясь при этом без малейшего пафоса, без малейшего намека на какие либо утешительные или умильные благопошлости.

Не люблю выставлять напоказ «ударные» строчки или строфы («Над газоном вспыхивают светлячки, / выше, ниже, наобум, / как шахтеры вылезли и на крючки / лампы вешают, забыв свой ум. / Вот вечерняя какая воркута / разворачивается в караганде, / я смотрю, смотрю в окно, смотрю туда — / где меня нигде») — лучше приведу одно какое-нибудь стихотворение полностью.

 

С понедельника целиком забиваюсь я в тишину,

становясь опять перебежчиком от одних

выходных к другим: молчаливо жну,

что посеял, сею опять, заготовляю жмых.

 

А жена забирается в свой за стеной отсек,

что-то мелет, просеивает, варит, ткет.

И соседи, стекольщик, молотобоец и дровосек,

не покладая рук работают, эти два и тот.

 

Нас с женою держит мысль на плаву,

что пойдем в воскресенье кормить в пруду

черепаху, — она из панцирной книги своей главу

выдлиняет морщинисто, просит дать еду.

 

Мы с женой не очень-то меж собой говорим,

только держимся за руки иногда,

а свободными — бросаем еду и так стоим

и слегка краснеем, если кто видит нас, от стыда.