Не буду разбирать здесь «тонкий механизм» этого стихотворения, но стоит обратить внимание на концевые «у» в первой и предпоследней строфах, а затем бросить взгляд на последнюю строфу предыдущего стихотворения, напечатанного на том же развороте: «Она садится на пристани в белую лодку, / в пять десять отчаливает, пока я сплю. / Я поздно лег, я жалел жену-идиотку. / Я сам не знаю, как эту жизнь дотерплю». Такие перезвучия вряд ли делаются сознательно, но, полагаю, не бывают случайными — это такая, я бы сказал, смыслопорождающая фоника. Как не случайна, хотя и вряд ли выбрана сознательно, вот эта интонация в одном из начальных стихотворений книги: «Мне жизнь припомнилась отчетливо, / я вдруг увидел кухню в яркости, / где мать с отцом неповоротливо / готовят скромный ужин старости: / пугливым круговым движением / обнесена конфорка спичкою…» То есть в каком-то смысле «Читающего расписание» мог бы сочинить Юрий Андреевич Живаго, родись тот в 1948 году. Не Борис Леонидович — Юрий Андреевич.
«Видение» — совсем другая книга. Три лирических цикла, по преимуществу «зимних», по дюжине восьмистиший в каждом, со сложными взаимными перекличками, продолжают версификационную тему, заданную в «Новых рифмах», изданных тем же «Пушкинским фондом» еще в 2003 году. Но если разноударные «новые рифмы» воспринимались в качестве рифм либо чисто зрительно, либо на какой-то совсем уж изощренный слух либо требовали при чтении какой-то особой скандовки (чего сам автор при чтении, насколько я знаю, никогда не делает), то в «Видении» все устроено много хитрей.
Неба школьная доска,
яма антрацита угольная.
Опрокинута повозка
звезд многоугольная.
Снег, ступающий с носка,
снег, витрина кукольная,
улица продольная,
между штор полоска.
Или:
Залетейский, брат мой, пир,
дым столбом, и муза взвизгивает,
мимолетная квартира,
где посуда звякает.
Музы пламенный кумир
новый стих изыскивает,
что-то в рифму вякает,
под рукою лира.
То есть схема рифмовки здесь вот такая: А-Б-А1-Б1-А-Б-Б1-А1, где А-А1 и Б-Б1 — разноударные, а вторая пара во втором примере еще и диссонансная. Стихи при этом выглядят несколько искусственно, но эта искусственность, переусложненность твердой формы побуждает пристальней вглядываться в смысл написанного. (О современном восьмистишье см. реплику Данилы Давыдова, процитированную здесь же — в заметке о двухтомнике Евг. Туренко.)
Можно сказать — чисто ювелирная работа, а можно и так: работа ювелирно чистая. К слову, и заглавие книги можно прочесть двояко — в
идение и видение.