Новый Мир ( № 3 2008)

Второй. На какой-то дискотеке — кто знает, какой это был школьный праздник и когда он был, вероятно, осенью или зимой — ты стоял возле стены и не отрываясь следил за тем, как она танцует, а сам никогда не танцевал. Перед сном ты бредил ее телом. Впрочем, это случилось уже в одиннадцатом классе, а не в десятом, не будем забегать вперед. Впервые вы прямо заговорили о том, что происходит, в мае десятого класса. Ты написал ей в записке: “It seems to me, that I feel sexual passion, when you hold me tight”6. Ты мог написать это только по-английски: ты защищался этим языком, для тебя он был равносилен молчанию. Вы сидели у нее в комнате, слушали “Юнону и Авось” и смотрели друг на друга долгое время неотрывно, кажется, ты что-то ей рассказывал до этого о магии, которой тебя учил Д. Кажется, вы пытались погрузиться в души друг друга с помощью магии. После этого вы стали переписываться, прямо там, сидя друг напротив друга. И она сказала тебе, что тоже чувствует это. Больше ничего не было. Ты писал свои записки, рисовал порезы на руках только для того, чтобы она тебя обняла. Причина этого отвратительна и мелка: ты просто боялся обнять ее первым. Ты не мог переступить через свой страх, свое стеснение. Тебя бесило, когда она обнималась с другими девочками на переменах — эти девчачьи никчемные объятия, которые не несли в себе ничего на самом деле и которые ты воспринимал как измену, потому что для тебя объятия с ней были равносильны сексу. А ты не мог смотреть, как она на переменах трахается со всеми. И ты умирал, и ругал ее, и честно писал о своей ревности, а она продолжала делать то же самое, потому что — ты с ней был мальчиком, о котором она думала, что ты девочка, а она с тобой была девочкой и думала о себе как о девочке. С другой стороны, все могло быть не так, и она, возможно, специально заставляла тебя ревновать, как большая женщина, которой нравится держать объект на привязи. Ты трясся весь от ее игрищ и ничего не мог с собой поделать. Сразу после окончания десятого класса, в начале летних каникул она должна была уезжать к бабушке в Тулу. Перед сном ты считал сначала месяцы, потом недели, а потом дни — сколько тебе еще осталось быть счастливым и когда ты умрешь от тоски. И она считала и писала об этом песни и стихи. Но все-таки уехала. А летом на даче ты был очень одинок и сжег все ее тетрадки со стихами, почему — мы с тобой не помним. Мы помним только, что были очень злыми на нее. Ах да, кажется, ты не получил ни одного ее письма и решил, что она забыла тебя. А она их писала, но почта — потеряла.