Новый Мир ( № 4 2007)

Но и Татьяна нанесла непоправимый ущерб своей душе, пойдя на брак по расчету (добро бы иного не знала, но была начитанна и уже встретила Евгения). Для нее не закрыты другие виды любви — к детям, к Богу, но на месте любви к мужчине, мужу, в ее душе царят разорение и остуда. Когда-то ей достаточно было видеть Онегина хотя бы раз в неделю, ему, как законченному эгоцентристу, теперь недостаточно видеть ее ежедневно, и он готов погубить ее (однозначно — как Анну Каренину; законы среды он знает лучше ее и, поклоняясь Бонапарту с Байроном, прекрасно отдает себе отчет, что без среды сам он — никто, ноль). Но дело даже не в этом. Как есть (была) честь у дворян, так есть она и у девушек или женщин (если есть), — другого свойства честь, но та и другая по сути являются представлением человека о самом себе (как Кант учил: человек перестает быть человеком, совершая поступки, не отвечающие его уровню представлений о себе). Таким образом, абсурдная уже тогда верность Татьяны нелюбимому мужу — это вопрос жизни и смерти ее души. У других может быть иначе (поздний Чехов склонялся к тому, что всякое оправдание жизни в нелюбви — ошибка), но для такого человека, как Татьяна Ларина, честь и верность — последняя территория суверенного существования ее души, никого и ничего не предавшей, в конце концов.

Кажется, отказавшись от представления о Роке, мы перестали понимать нечто очень важное: что некоторые вещи переиграть невозможно, что жизнь — штука непоправимая, что никакого “потом” не существует. И мы готовы умыться слезой вместе с Татьяной в финальной сцене объяснения с Евгением:

— Боже, как больно! — (а Онегин рад: значит, ты ко мне неравнодушна... признайся, что любишь... прошу, будь со мной... спаси меня!)

— Я не могу спасти тебя... потому что ты опоздал... и теперь надежды нет!

Но мало кто способен сегодня повторить вслед за ней:

— Никогда не приходи.

Так человека чести попутала любовь, а все еще любящая Татьяна вынуждена была ее убить, — какая рокировка!

Онегин плетется по замороженному городу, встречая брус речного льда и гроб на санках. Раздетый, выдыхая клубами морозный воздух, громадными стопками пьет водку на балконе, ждет письма. Пневмония ему нужна, а не чужая жена Татьяна.

Какой контраст с изящным росчерком Пушкина:

Блажен, кто праздник жизни рано

Оставил, не допив до дна

Бокала полного вина,

Кто не дочел ее романа

И вдруг умел расстаться с ним,

Как я с Онегиным моим.