Новый Мир ( № 4 2007)

А эссе “Жемчужина” — наглядная демонстрация жизни “двусоставного” образа, его живого движения, собирающего смыслы в вещи, заставляющего вещь сиять и светиться смыслами, делающего вещь источником нашего озарения. Жемчужина — рана — душа (жемчужина рождается из раненой плоти моллюска, душа — то, что возникает на месте открытой раны, разрыва человеческого существа с вечностью) — наш белый камень с именем, вручаемый каждому в последний, судный день (сотканный душой на месте раны, как жемчужина, и, как жемчужина моллюску, ненужный для повседневной временной жизни), — то, ради чего можно продать все, что имеем, потому что это одновременно — вход в Небесный Иерусалим, все врата которого — жемчужины…

Нет, никогда для европейца радуга над полем не станет “просто” пейзажем, никогда не забудет он в ней символа Божьего завета, заключенного с Ноем, семи добродетелей, из которых ткется белый покров совершенства, семи наук, возводящих к вершине мудрости, уцеломудривающих человека, — а если забудет, то, пожалуй, перестанет быть европейцем.

Почему же мы зная так легко забываем? Ведь и для нас просветлена и освящена плоть мироздания, ведь и мы — восточные христиане — самые последовательные “материалисты”, как недавно настойчиво напоминал нам митрополит Сурожский Антоний. Что это значит: “знаем, но не помним”? Словно это у нас в уме, но не в крови, словно мы об этом “слышали слухом уха”, но не вслушались в это глазом (я бы именно так перевела название книги Клоделя: “Глаз вслушивается”). То, что для европейской культуры — раскрытие и движение образа, этапы этого живого движения, ткущего смысл в вещи, для нас — механические категории с не совсем ясными названиями: сравнение, метафора, синекдоха, метонимия… Для нас сказать: его повели на казнь, как Христа, — неоправданно высокое

сравнение,

для них — в каждом казнимом умирает Христос. Для них — в каждом умирающем умирает Христос.