И если мы, по своему разумению, скажем этому хитрецу, Пеги, научившемуся хитрости у своего Господа, что все же это они — католики — младшие, раскольники, исказившие истину и ушедшие в долину мира сего, прельщенные его вещами и теперь все растратившие в пух, то он, может быть, даже и не возразит нам, хотя, может быть, ему было бы что возразить. Он, может быть, даже обрадуется. Потому что он слишком хорошо помнит (он ведь и в своей жизни ее прожил — сполна) притчу о блудном сыне, он слишком хорошо помнит, кого принимает в объятия Отец, а кто стоит нахмуренный и завидует. И он слишком хорошо помнит, что истины и пути христианства парадоксальны и что одному великому святому Господь сказал, что он не вошел еще в меру сапожника, а другому — что он не вошел еще в меру жонглера.
А статьи Пеги можно читать как самое адекватное, что написано о нашей современности, потому что хоть православие и в самом деле старше католичества, но мы-то младше этих французов — и то, что они переживали на рубеже веков, нам сейчас вполне впору. А может быть, просто Пеги так пишет, что это всегда будет впору…
Вот, пожалуйста, “К началу нового учебного года”: он в нескольких строках объясняет, что не бывает кризиса образования самого по себе, кризис образования — это кризис жизни, кризис образования возникает тогда, когда общество (а образование — это научение тому обществу, в которое вступает обучаемый, усвоение идеи этого общества и его идей), — так вот, кризис образования возникает тогда, когда общество перестает себя уважать, когда ему становится стыдно и страшно обучать самому себе.