Новый Мир ( № 5 2006)

и поземкой небытийной,

и попытки жить пусты.

3

Воздух не движется.

Ни дуновения.

Жилок ветвление

в мякоти лиственной

словно чертеж.

Вычурным веером

плеть виноградная

траурно свесилась

вниз над террасою,

виснет ничком.

В этом безмолвии,

в дреме растительной,

в праздности длящейся

слышно, как трудится

тихоня тлен.

В шатких балясинах

глазу не видная

дрожь древесинная

в слух мне врезается

бабьим вытьем.

 

4

Все, что оставил отлив, эту пестро-песчаную массу,

          Роет людская рука, дабы живину добыть.

Рвенье умерь свое, люд! Живое засохнет и канет

           В Лету сухую тоски, дрожь океана отдав.

Спутанный мокрый парик на макушке осклизлого камня

           Виснет густою копной, влагой морскою сочась,

Ждет не дождется, когда прилив благодатный накроет

           Весь зеленеющий луг и от людей утаит.

День изо дня совершен ритуал океанской охоты,

           День изо дня человек роется в иле морском,

День изо дня избегают и краб и рыбешка поимки,

           День изо дня на песок тащат и мидий и рыб.

Этим подводным лугам, этим пестрым встревоженным рощам

           Чужд архаический страх: им не утратить красу.

Нагло нутро обнажив, на прибрежном песке распластались,

           Хвастают похотью вслух, дразнят ухмылкой людей.

Горестно спину согнув, по прибрежью слоняются люди,

           Как по приказу верша злой океанский обряд.

 

5

Гигантские купы гортензий

поражают уравновешенной пестротой:

в разное время цветенья

цветочная гроздь окрашена в свой цвет,

вот и возникают шевелящиеся на ветру холмики

розового, алого, голубого, пурпурного, лилового,

чернильно-синего оттенка.

И вересковая пустошь

раскидывает громадный лоскутный ковер,

и лоскуты в нем сплетены не как попало,

а по хитрому плану:

розовый, сиреневый, пурпурный, лиловый и гранатовый

переплетены в причудливый узор,

в котором, наверное, даже можно распознать

какие-то тайные знаки.

Я совсем не хочу их распознать,

они во мне отпечатываются

без распознавания,

и я теперь буду чувствовать их всегда.

Утешай меня и дальше,

лоскутная вересковая пустошь.

 

6

К чему пустая пестрядь фотографий?

Милее мне угрюмство эпитафий.

На блекнущих картинках лоск деталей

соскальзывает в темень смрадных далей,

а стершиеся письмена надгробья

на злобу дней взирают исподлобья.

Зеленый луг и вешний лес приветный

красой пленяют, вечной, одноцветной,

их письмена, как берег океана,

нас погружают в сизый шум тумана,

в котором память без распознаванья

кичится праздным даром обладанья.

20 июля, Мозжинка — 22 августа, Росканвель (Бретань), 2005.

* Название взято из арии рыцаря Руджеро в опере Георга Фридриха Генделя “Альцина”. Первое стихотворение цикла — перевод этой арии.

Место для жизни