А еще два лета мы на мельнице обитали, в Битягове. От станции Белые Столбы километров пять, шесть, не меньше, там речка Рожая и брошенные каменоломни. Курганы скифские. Все загажено теперь, думать не хочется, а тогда, Лизонька, это был рай. Грибы, ягоды, молоко парное, сам мельник, красавец двухметровый синеглазый, жена, хоть и местная, но цыганистая какая-то, смуглая, черноокая, детей семеро у нее, а талия девичья. Мельник всегда к маме после работы — расскажите что-нибудь, уважаемая! Ты ведь знаешь, какая твоя бабушка, моя мамочка, была мастерица на всякие истории. Какая у мамочки была речь. Ведь она и в тюрьме, ну, когда ее в Нижнем посадили за саботаж, а могли и не выпустить, если бы не папа Коля, мамочка всех своими рассказами забавляла, просто заворожила. Как Шахерезада. Конвойные заслушивались. Это ведь не было специальным тюремным помещением, раньше склад мучной, а теперь ни муки, ни хлеба, тут уж все другое, люди сидели на холодном полу, ждали своего часа, кого куда, а у ворот и окон — с ружьями мужики. Мамочка говорит — на тысячу и одну ночь меня бы не хватило! Вот так… А на следующий год в Битягове новый мельник. Кривой, злобный, денег запросил втридорога, и жена хамка. Спрашиваем — А где прежний мельник, где Леонид Дмитриевич? — а новый губу отпятил — Услали со всей семьей!
Мы погоревали, но остались там на лето. А потом в деревне нам нашептали, что этот выжига на нашего и донес… А после войны, значит, и после разводу с Игорьком мы с папой Мишей в Битягово приезжали, хотели что-нибудь снять, уж больно места необыкновенные. Но лучше бы не ездили: мельница разрушена, сколок каменный остался, и никто там не живет. Да и вокруг — все другое, березы вырублены, а дуб, в четыре обхвата, спилен давно. Пенек только. Я стала на пеньке годовые кольца считать, сбилась и думаю, где то колечко, когда мы все вместе, счастливые.
А как папу твоего встретила? Ну, когда школу закончила… У меня в школе романов не было. Влюблялась, конечно. Например, в пионервожатого, в Артура. Он был старше нас. Из Германии, немец. Высокий. Умный. Его семья бежала к нам, потому что отец коммунист. Но когда началась война, их все равно выслали в Казахстан.
А тут было так.
Я стояла, прислонившись к печке, зима, холодно, почти не топили, а окна в этом самом ЦАГИ огромные, и тут вошел Игорек в черно-бурой маленькой шапочке, может, и не в черно-бурой, но в меховой и очень нарядной, и мы оба вздрогнули, и я потеряла голову. А он сказал: