Читаем Новый Мир ( № 7 2007) полностью

“Лесной человек” Алексея Александрова — наиболее впечатливший меня рассказ за последние лет десять. Найти его можно в безразмерном Интернете. Он основан все на том же контрасте между интонацией и сюжетом. Сюжет — антиутопия, триллер, фантастика, абсурд, такое путешествие сквозь жанровые слои. А интонация — старательно-нормальная, типа сочинения “Как я провел лето”. Тут, кстати, важен итог борьбы. Если бы сюжет оказался важнее и привлекательнее интонации, то мы бы получили пародию на фантастику. Но так как одолевает стиль, язык, речь — мы верим самим модуляциям голоса. И получаем счастливую возможность воспринимать всю историю как безусловную реальность. А рассказ тем самым выступает из перечисленных выше жанровых полей, потому что в триллере или фантастике реакции смещены, условны: смерть — не совсем смерть, любовь — не вполне любовь. Что же, “Лесной человек” — реализм? Да, интонационный…

В случае Александра Покровского говорить о неполноте успеха можно с оговорками. Этот замечательный писатель является совладельцем издательства и выходит на контакт с читателем напрямую. Книги расхватываются. “72 метра” экранизированы. Но профессиональный цех (что я вывел из многочисленных личных бесед) не спешит признать Покровского. Для него (цеха) гонорарный и тиражный праздник — скорее тревожный сигнал. Может быть, это глянец на потребу плебса? Может быть, это просто забавные истории из жизни обитателей подводной лодки на манер Конецкого?

Чтение (сперва рука повелась написать “внимательное чтение”, да нет, обычное) расставляет акценты совсем иначе: большинство событий в прозе Покровского происходит в языке. То есть пересказ какой-либо новеллы может пойти примерно так: боцман нахамил матросу, тот пожаловался товарищу, товарищ выругал боцмана — и полегчало. Кунштюка нет, руки фокусника оголены до плеча. И становится ужасно важно, как именно нахамил, пожаловался и выругал. Потому что при недостаточном натяжении словесной ткани не полегчает.

Покровский не рассказывает интересное, а интересно рассказывает. Устройство иллюминатора в его изложении увлекательно, как детектив. Волшебная способность писателя помогает ему одержать полную и окончательную победу над читателем.

 

Негласный закон профессионального сообщества:

увлекательная, демократичная, понятная многим проза до смерти автора считается несерьезной. Читателю предоставляется возможность примерить этот тезис на те или иные явления из истории отечественной литературы последних ста лет.

 

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее