Новый Мир ( № 7 2011)

Не знаю, что со мной случилось, но я, увидев эту лондонскую кофту, сначала потеряла дар речи, а потом вдруг заплакала. Я человек несентиментальный, но тут не выдержала.

Мне все-все стало вдруг в жизни — моей и других людей — исчерпывающе ясно.

Кофта была действительно великим произведением искусства.

Вы могли смотреть на нее целую вечность.

Не на Андрона, а только на его прекрасную кофту.

 

Может быть, поэтому я больше ни разу Кончаловского в этой кофте не видела.

 

Парижские устрицы

 

Одновременно с подготовкой к сценарию “Тристан и Изольда” мы с Кончаловским стали думать над следующим сценарием — по роману Андре Мальро.

Действие романа происходило в Камбодже, или, как тогда ее называли, Кампучии, где француз, сноб, аристократ и — что интереснее и ближе современному зрителю — импотент, влюбляется в местную девушку, которая была по национальности кхмерка.

И чтобы разбудить свою чувственность, этот аристократ идет на различные муки и лишения. Он то носит тапочки, на которых изображены фаллосы, то заставляет девушку кхмерской национальности постоянно что-то в этом смысле предпринимать: раздеваться к месту и без места, танцевать в лунную ночь, опять же в чем мать родила, чтобы у него, наконец-то, если говорить по-нашему, по-русски, — встало.

И вот мы каждый день, лениво полулежа в креслах напротив друг друга, напрягая те части мозга, которые отвечают за эротику, придумывали эпизод за эпизодом, которые могли бы хоть как-то завести этого несчастного, несмотря на все его несметные богатства и принадлежность к аристократическому роду, импотента, а вместе с ним и современного зрителя.

Я вела партию кхмерки, Андрон — французского аристократа. Я придумывала сцену соблазнения главного героя, Андрон ее отвергал напрочь, говоря, что у героя по-прежнему, увы, от моих примитивных придумок ничего в душе и штанах не происходит.

Например, я говорю: она медленно раздевается и делает мостик прямо на обеденном столе, за которым он поедает фрикадельки в форме фаллоса. Андрон говорит: нет, меня как мужчину это совсем не заводит, а уж импотента — тем более не заведет.

Тогда я предлагаю следующую сцену: она медленно раздевается и делает мостик на мосту в лунную ночь.

Почему-то я тогда считала, что если женщина на глазах у мужчины делает мостик — это очень эротично.

— Нет, — говорит добродушно Кончаловский, — опять мимо.

При всем при том по комнате ходит беременная жена Андрона и поит нас чаем и кофе.