Новый Мир ( № 7 2011)

Жила я в гостинице студии им. А. Довженко, которая больше смахивала на обшарпанную общагу, но, в отличие от общежития, в ней не было кухни, где можно было бы себе что-либо состряпать и по-быстрому перекусить. А начинались голодные девяностые годы, и вопрос с кухней был животрепещущим.

Тем более что со мной еще не заключили сценарного договора, поскольку со сценарием была сложная история: его сначала для своей студии купил у меня Ролан Быков, а студия Довженко перекупала его уже у студии Быкова. Именно в это самое время Россия и Украина стали расходиться в разные стороны, как два материка, и деньги со студии Быкова, то есть из России, никак не могли дойти до студии Довженко, то есть на Украину.

Короче говоря, став жертвой и одновременно заложником этого геополитического процесса, я сидела в обшарпанной гостинице, ждала подписания договора, хоть каких-то денег и варила пельмени, которые продавались тогда замороженными в бело-красных пачках и стоили очень дешево.

Причем способ, которым я их варила, был новаторским и оригинальным, его можно было бы при желании запатентовать. Он состоял в том, что вода в стакане при помощи кипятильника доводилась до кипения, а потом туда, в стакан, в кипящую воду бросался один пельмень. Именно один, а не два и не три — для того чтобы он смог со всех сторон провариться, был бы сочным, вкусным и готовым к употреблению.

Единственная сложность состояла в том, что для полноценного ужина таких пельменей нужно было сварить не менее семи-восьми, и для этого требовались такие качества, как сноровка и терпение, так как воду в стакане приходилось раз за разом для каждого пельменя менять, иначе кипятильник мог перегореть от жирной накипи, оставшейся от предыдущего пельменя.

И вот в один из вечеров, где-то в середине этого увлекательного процесса, когда я, орудуя ножом как ледорубом, одной рукой выламывала из оледенелой пачки пельмень, а другой вставляла кипятильник в стакан, раздался звонок.

Звонила Татьяна Фирсова.

Она поинтересовалась, как идут съемки, и, узнав, что пока никак, поболтав о том и о сем, хотела было положить уже трубку, как услышала в трубке ей непонятное — “плюх”. Именно с этим изумившим ее звуком ушел на дно стакана очередной замерзший, точно детёныш мамонта, пельмень.

Она не подала виду и решила продолжить беседу. Где-то минут через семь она дождалась следующего “плюха” и, едва сдерживая свою природную любознательность, с замиранием сердца спросила у меня своим громким учительским голосом: