Новый Мир ( № 7 2011)

С одной стороны, может показаться, что аналогов такого графического расположения прозаических текстов, если исключить какие-то эксперименты авангардистов, в русской литературе нет. С другой, если среди читателей Дениса Осокина найдется студент-историк, когда-то занимавшийся палеографией, то он сразу же опознает старую форму средневекового манускрипта. Средневековый хронист точно так же не пользовался прописными буквами, знаками препинания и не делал пробелов между словами. В последнем случае, впрочем, Осокин не так радикален — за некоторыми исключениями пробелы между словами он все-таки ставит. Ставит и знаки препинания: точка, тире, двоеточие, вопросительный и восклицательный, изредка — запятые. В средневековых рукописных книгах часто встречаются общепринятые сокращенные формы слов; практиковалось также письмо без гласных. У Осокина этого нет, а жаль.

«Овсянки» на самом деле не одна книга, а сборник, состоящий из целых 27 «книг». Причем каждая из них имеет отдельный (и оригинально оформленный) титульный лист. Некоторые оформлены нарочито просто: только название, место и год — то ли написания, то ли издания «книги». Есть не столько даже титульные листы, сколько маленькие предисловия к какому-то драматическому произведению. Например: «утка на / барабане // свадебная / колыбельная // исполняется / на русском и / чувашском / языках // у оврага // март / апрель / 2009» (место издания — или написания — заменяется уточненным временем). Попадаются и названия на иностранном языке — французском, латышском, немецком, коми-пермяцком и т. п. — с параллельным переводом на русский. Иногда в названии проступает как бы спрятанное внутри иноязычное созвучие: «ветлуга (мокрая бумага)» явно происходит от английского «wet». Иногда обыгрывается дата — например, книга «Ребенок и зеркало» якобы была опубликована в 1956 году.

Иногда у очередной «книги» появляется как бы другой автор — Валентин Кислицын, Веса Сергеев, Е. Львовский, Аист Сергеев. Осокин виртуозно работает с различными авторскими масками, причем не в последнюю очередь при помощи языковых и номинативных смещений, выворачивающих наизнанку уже было складывающийся у читателя образ автора. Да и сама по себе работа с иноязычными включениями, такое как бы медленное приспосабливание и притирание друг к другу разных языков, производит иногда впечатление контакта чуть ли не физиологической плотности (см. «книги» «Фигуры народа коми» и «Новые ботинки»).