Новый Мир ( № 7 2012)

мы с ним вынырнули как-нибудь,

словно кит, набирающий воздух,

чтобы снова поглубже нырнуть.

 

 

Планета слов

 

Покорные зову, как ранние всходы,

взметнулись небесные первые воды.

 

О, предапокалипсис! Там без убранства

лежавшие друг против друга пространства,

 

точь-в-точь малыши, что еще не проспались,

сосали в луч света просунутый палец.

 

Я тоже в той теми сплошной обретался,

себя осязал, но найти не пытался,

 

едва трепыхался, бессильный, дебильный,

покуда меня свет не залил обильный.

 

И, как погруженные в сумрак зловещий,

с собой лишь при свете знакомятся вещи,

 

вот так же и я, прах убогий, скудельный,

кружил среди вод в пустоте беспредельной,

 

покуда меня не коснулся лучами

и не подхватил, разгоняя печали,

 

и вниз не метнул и — без роздыха — кверху

свет. Робко меняя за вехою веху,

 

я с неба души снял покровы; теперь я

стал виден вам, и, сам отчасти не веря,

мерцая под стать отраженному свету,

 

я преобразился не сразу, не вдруг

в светило и слов небольшую планету.

 

 

 

 

У нас на земле

 

А у нас на земле свет ныне — как олень на зеленых холмах.

Только вот отчего на царской этой ловитве

нет среди нас Младшего царевича —

лучшего в наших краях охотника,

самого меткого,

и отважного, и искуснейшего среди нас наводчика?

 

— Послушайте-ка, что я скажу.

Это я умолил господина — пускай хотя бы нынче

царевича с нами не будет, ибо в минуту,

когда рассвет строит свои козни,

 

наша краса и гордость является у водопоя,

но, только прицелится, его душат слезы,

он кладет руку на сердце, затягивает песню —

и распугивает дичь.

 

А однажды, когда венценосец накренил едва достигающий лба скипетр

и глянул ему в глаза,

он смутился и направил дротик

себе в грудь.

 

 

Пленник языка

 

Явились без поводырей

стезями раннего рассвета

и встали у моих дверей

с дарами слов, добытых где-то.

Что за слова! Рассеял их —

и вмиг утратил голос, имя,

а если вдруг примерил — вмиг

стал нем и наг перед своими.

 

Стоят, как нищие, и ждут,

что ты в ладошку им положишь.

А что ты дашь им, чем ты тут

достойно угостить их можешь,

чтоб соблюсти закон отцов?

Протянешь им сковороду

с поджаристою перепелкой,

а та воскреснет на беду

и в небо с живостью птенцов

взлетит и пропадет надолго.

 

— Мы ничего не просим, ни

надежды, ни питья с едою,

ты только двери распахни

в тысячелетье молодое,

ты только разгляди насквозь

чарующее море славы

и рыбу пойманную брось

обратно в воду: плавай, плавай.

 

Ты только подготовь, душа,

семь раз прошитые пелена

для первенца, для малыша,

лежащего столь просветленно

на водах; пленник языка,

ты только проследи всем сердцем

за тем единственным младенцем,

кто драгоценен, как строка,

его златую пуповину