Новый Мир ( № 8 2012)

Завьялов и Вишневецкий выбирают «аналитический» способ избывания этой травмы: читателю предъявляются не исторические «голоса» блокадного Ленинграда, а некоторые более или менее типичные представители тех или иных групп блокадников. У Завьялова этот прием обнажен: его поэма строится на соположении разных, но почти лишенных индивидуальности голосов; у Вишневецкого несколько замаскирован — его герои принадлежат к профессорской (а в прошлом — аристократической) среде, однако реальность сама уравнивает их с прочими жителями Ленинграда[19]. В то же время Барскова целенаправленно разрушает границу, отделяющую ее от изображаемых персонажей — как правило, известных (хорошо или не очень) по истории советской литературы. Для этого применяются все те ритмические навыки, что были сформированы в предыдущих стихах и книгах, известных подчеркнуто личным, предельно субъективным письмом.

Чтобы проиллюстрировать этот тезис, возьмем один отрывок из парадигматического для «Сообщения Ариэля» цикла «Справочник ленинградских писателей-фронтовиков 1941 — 1945»:

Как привольно в паучьем местечке моем!

Неразумный царевич, мы кротко живем

И ни крохи былого не тратится здесь

Время вяло торжественно катится здесь

То вперед то назад то вперед то назад

Словно мяч по дорожке и листья чадят

То в Таврический Сад то в Михайловский Сад

И дистрофики гадят — и дети галдят

В этом отрывке с первой строки узнается характерная для Барсковой интонация: не зная контекста, можно предположить, что перед нами фрагмент из какого-нибудь стихотворения, изображающего петербургский пейзаж в характерной для поэта манере возвышенного гротеска. Так, например, устроен портрет захудалого городка в книге «Бразильские сцены», где описание пейзажа, насыщаясь фантасмагорическими образами, постепенно превращается в фотографический снимок ада:

…Ничтожный городок, непостижимый край.

Прийти — один реал. Уйти — один реал.

Загаженный сортир. Автобусный вокзал.

Дождь шёл и перестал. И шёл — и перестал.

<…>

А здесь в Бразилии сиреневатый гном

Ласкает пестует сиреневатый труп

Царевны маленькой. С орешек? С пятачок.

Рабовладелец на горе стоит с ружьём.

И расширяется сиреневый зрачок,

Пока тела внизу темнеют под дождём.

(«Добыча аметистов в штате Минас-Жерайс, Бразилия»)