Новый Мир ( № 8 2012)

Кислотою на черных пластинах сады

Выжигаемы медленно, жирно…

Лишь обращение к собственному опыту наблюдателя отдаляет этот текст от блокадных стихов, но, как мы уже заметили, это подчеркнуто субъективное измерение может быть обманчивым. Стоило приписать этот текст (возможно, с некоторыми поправками) некоторому историческому лицу, и мы бы получили еще одно стихотворение из блокадного ряда. Вообще стихи об известных личностях в духе «Писем о русской поэзии», которые сами по себе в исполнении Барсковой обретают сильнейший демифологизирующий заряд, в «Сообщении Ариэля» смешиваются со стихами

от лица

этих писателей и поэтов, причем границу между этими двумя способами письма можно установить далеко не всегда.

Наиболее яркий пример такого рода, пожалуй, цикл «Пылкая Дева», построенный на осмыслении фигуры неудачливой переводчицы Зинаиды Быковой (Зинаиды Ц.), скончавшейся в одну из блокадных зим. В центре этого цикла расположен фрагмент из рецензии Михаила Кузмина, замечающего, между прочим: «Полная невежественность, безмерная пошлость <…> — суть наиболее мягкие выражения, какие мы можем употреблять, говоря о переводах Зинаиды Ц. Мы выражаемся мягко, не забывая ни минуты, что переводчица — дама». Барскова в своей своеобразной реакции как на эту заметку, так и вообще на биографию Зинаиды Ц. еще более заостряет гендерный момент: «Не забывая что переводчик дама / Бабуська девонька доча мама / (Чья это она интересно мама?) / Не забывая что переводчица — яма / На Серафимовско-Пискаревском, / Со ртом без вставной челюсти обмякшим». То, что, по мнению Кузмина, требовало снисхождения и стыдливого умалчивания, здесь, напротив, репрезентируется в максимально радикальной форме

[23]. При этом нельзя сказать, что Барскова симпатизирует своей героине — пожалуй, здесь вообще неуместно говорить о симпатиях и антипатиях (хотя денди Кузмин язвительно назван «заскучавшим умником»), так как в центре этого цикла проблематизация самой ситуации, при которой женщина-литератор искусственно отсекается от контекста текущей словесности (даже если та сама отчасти виновата в этом: «Что же ты, вдовушка, не потрудилась раскрыть / Энциклопедию Botanica?» — вопрошает Барскова).