Новый Мир ( № 9 2007)

Надеждин уехал, а Москва продолжала судачить: дескать, виновница переполоха — Мария Ивановна Сухово-Кобылина, в которую нежелательный жених был долгое время “страстно влюблен”. Маменьке ничего не оставалось, как последовать примеру изменившего ей поклонника — в срочном порядке, взяв дочерей, удалиться в Европу, дабы подыскать “сопернице” более подходящего жениха. Графский титул оказался единственным достоинством господина Салиаса, но для бедной Лизы все были жребии равны…

Привыкший брать

свое,

где бы он это

своени находил, Тургенев из пересказанной выше неизящной истории взял лишь то, что годилось для “Месяца в деревне” — легкой, слегка ироничной комедии нравов. Даже Герцен, в “Былом и думах”, сделал из неудавшегося мезальянса всего лишь “скверный анекдот”. Таким бы мы его и запомнили, если бы в январе 1836 года, проездом из Тархан в Петербург, в Москве не появился Михаил Лермонтов. Надеждин вернулся в Первопрестольную месяцем ранее и с первого номера “Телескопа” начал печатать “Выдержки из дорожных воспоминаний”. Москва снова заволновалась, в гостиных вновь заговорили о блестящем — один заменяет десять профессоров — ученом, лишившемся кафедры из-за вздорной капризницы. Словом, Надеждин опять был на гребне, а Лермонтов — в творческом кризисе. Роман из времен пугачевщины застрял в черновиках, “Маскарад” — в цензурном ведомстве. И со стихами не лучше: иссякли. “Умчался век эпических поэм, и повести в стихах пришли в упадок”. Пора приниматься за повести в прозе. Проза, даже оставаясь в рамках “светской повести”, позволяла мимоходом заглянуть в такие закоулки русской жизни, куда иным способом либо не проникнешь, либо цензура не пустит. “Все почти жалуются у нас на однообразие светской жизни, а забывают, что надо бегать за приключениями, чтоб они встретились; а для того, чтобы за ними гоняться, надо быть взволновану сильной страстью или иметь один из тех беспокойно-любопытных характеров, которые готовы сто раз пожертвовать жизнию, только бы достать ключ самой незамысловатой, по-видимому, загадки; но на дне одной есть уж, верно, другая, потому что все для нас в мире тайна, и тот, кто думает отгадать чужое сердце или знать все подробности жизни своего лучшего друга, горько ошибается”.