Новый Мир ( № 1 2007)

Подобных пассажей в православистском сборнике немного — жанр все-таки сдерживает. Но теоретизацию, глобализацию, так сказать (да простят мне авторы сборника окаянное слово!), многообещающих заявок на грядущий справедливый суд над миром зла мы находим в других статьях. Также принадлежащие “политическим православным”, статьи эти в обсуждаемый том не вошли. Однако изложенные в нем конструкции они дополняют до­статочно органично.

“Всякий консерватизм, точнее, консерватизм как идеология выходит на сцену тогда, когда „консервировать” уже поздно <…> „консервация” имеет смысл лишь по отношению к <…> иерархически организованному символическому порядку, который превращался в руины по мере становления массовых обществ <…> говорить о консерватизме как спонтанной мировоззренческой цельности становится с определенного момента решительно невозможно…”

Такими рассуждениями предваряет Михаил Ремизов свои уже цитированные нами в начале статьи “Опыты типологии консерватизма”. На сей раз натяжки в его построениях бросаются в глаза. Отождествление консерватора с “консервирующим”, начисто отказывающее ему в праве на сознательное участие в историческом процессе, — чрезвычайно странная наивность. Если принять ее, то типология русского, к примеру, консерватизма окажется удручающе простой: в истинных консерваторах придется оставить лишь “подморозившего Россию” Константина Победоносцева. А к какому лагерю будем мы тогда относить Столыпина, Кривошеина; а всех министров Николая Павловича во главе с самим Царем — готовили же они всю жизнь осуществленные его сыном реформы? Можно, конечно, окрестить их всех либералами и прогрессистами — но есть ли толк в дефинициях, которые с устоявшимися традиционными представлениями расходятся столь грубо?