Новый Мир ( № 10 2000)

Нет романа. Само собой, это даже хорошо, потому что на нет и суда нет, а от судейства беспрестанного утомляешься очень. И нет чувства провала, тотальной неудачи, исписанности и т. п. Кстати, если кому интересно, могу признаться, что вероятность исписаться душой не приемлю, но умом — принимаю. Может быть. Года на два. А то и лет на десять. А то и навсегда. Все может быть. Переквалифицируюсь если не в управдомы, то... В общем-то почти уже и переквалифицировался, но пока не хочется об этом говорить.

Если что и беспокоит — чувство неловкости. Нормальное чувство неловкости человека, взявшегося за гуж и отошедшего с извинениями. Вот и стал думать об извинениях, рассуждая, каким образом их поделикатнее оформить и поместить на страницах журнала, который с моей подачи обманул читателей. (Усмешку вашу понимаю, но смиренника обездоленного не буду изображать, читатели у меня есть, пусть и немного, я знаю это твердо и благодарно — и это очень помогает жить.)

Пришло же в голову другое: о пользе второго чтения вообще. Всем полезно — и Думе, естественно, и каждому отдельному человеку. Что и получилось вместо плача и авторской исповеди. Как в одном из диалогов того самого романа, которого нет:

— Спасибо за невнимание!

— ???

— Потому что вечно я ляпну что-нибудь не то!

Хотя именно доброжелательному вниманию тех, кто меня читает, кого я безмерно уважаю, я обязан своим решением — трудным, веселым и окончательным.

24 июня 2000.

1 “Волга”, Саратов, 2000, № 4.

2 “Волга”, Саратов, 2000, № 2-3.

 

 

 

Понемногу о многом

Фазиль Искандер

ПОНЕМНОГУ О МНОГОМ

Случайные записки

Похмелье — смена страдания, как форма отдыха психики.

Надо ли было выходить из гоголевской шинели, чтобы попасть в сталинскую шинель?

Человек, согрешивший против другого человека, в своем покаянии должен испытать страдания, превосходящие страдания человека, против которого он согрешил. Только в этом случае он имеет шанс быть услышанным.

Предают не только из соображения выгоды или злобы на человека, которого предают. Чаще всего предают, чтобы почувствовать себя значительным в момент предательства, вершителем судеб.

Метафизическую карикатурность цели Наполеона Толстой передает через физическую карикатурность жестов и слов Наполеона. И он прав. Читатель, легко воспринимая физическую карикатурность Наполеона, начинает понимать карикатурность его метафизической цели. Что и требовалось доказать.

Мысль этого человека запуталась и никак не могла выпутаться из паутины его собственного слабоумия.