Новый Мир ( № 10 2000)

Пасынок, притом обиженный, — значит, надо восстановить справедливость: таков ход мысли нормального интеллигента. Но достаточно широкий интерес к Средневековью объясняется не только стремлением к справедливости, к нетенденциозному пониманию. Гуревич, вообще-то не склонный к дидактическим и моралистическим рассуждениям, более приверженный к тщательному изучению источников (“Я — историк-зануда”, — любит повторять он), в тексте, пока не вошедшем в уже изданные тома “Избранных трудов”, отмечает: “Средневековье резко отличается от нового времени. Ментальность людей той эпохи, их социальное поведение, их культура, пронизанная религиозными и магическими представлениями, экзотичны на взгляд современного человека, поражают его своей кажущейся странностью... Для проникновения в тайны истории средних веков нужна иная категориальная и понятийная система, нежели та, из которой так долго и вплоть до недавнего времени исходила медиевистика”4. Короче говоря, Средневековье привлекает нас тем, что, как говорится, тут есть над чем подумать, все неочевидно, все интересно. “Экзотичность средневековья, в особенности проявляющаяся в формах сознания и поведения людей той эпохи, вызывает жадный интерес современного человека”.

И вместе с тем: “При всем глубоком своеобразии средневековой социально-культурной системы и всех ее разительных отличиях от нашего времени, средневековье не может нами восприниматься как нечто чуждое. Оно иное, но не чужое”. Более того, Средневековье есть в нас самих, и это никак не следует понимать в смысле нашей “отсталости” — то есть ее-то как раз хватает, но к Средним векам это отношения не имеет. Имеет другое: “Средневековье оставило нам... наследие, может быть, самое драгоценное и одновременно самое хрупкое — человеческую личность. То, что отличает европейскую культуру от всех мировых культур, в конечном счете сводится, по-видимому, к выработке индивидуального личностного сознания... В XX веке, когда поставлено под вопрос само существование цивилизации и продолжение жизни на Земле, когда беспрецедентные в истории тоталитарные режимы попрали личность человека, а новая технологическая революция угрожает заменить его самовольными механизмами, это наследие средневековья представляется особенно ценным. Не здесь ли коренится тайна того всевозрастающего интереса к средневековью, свидетелями которого мы являемся?”5