Сквозь ночь..

Кушнер Александр Семенович родился в 1936 году. Поэт, эссеист, лауреат отечественных и зарубежных литературных премий. Постоянный автор нашего журнала. Живет в Санкт-Петербурге.

* * *

Посчастливилось плыть по Оке, Оке

На речном пароходе сквозь ночь, сквозь ночь,

И, представь себе, пели по всей реке

Соловьи, как в любимых стихах точь-в-точь.

Я не знал, что такое возможно, — мне

Представлялся фантазией до тех пор,

Поэтическим вымыслом, не вполне

Адекватным реальности, птичий хор.

До тех пор, но, наверное, с той поры,

Испытав потрясенье, поверил я,

Что иные, нездешние, есть миры,

Что иные, загробные, есть края.

И, сказать ли, еще из густых кустов

Ивняка, окаймлявших речной песок,

Долетали до слуха обрывки слов,

Женский смех, приглушенный мужской басок.

То есть голос мужской был, как мрак, басист,

И таинственней был женский смех, чем днем,

И, по здешнему счастью специалист,

Лучше ангелов я разбирался в нем.

А какой это был, я не помню, год,

И кого я в разлуке хотел забыть?

Назывался ли как-нибудь пароход,

“Композитором Скрябиным”, может быть?

И на палубе, верно, была скамья,

И попутчики были — не помню их,

Только путь этот странный от соловья

К соловью и сверканье зарниц ночных!

Прощание с веком

Уходя, уходи, — это веку

Было сказано, как человеку:

Слишком сумрачен был и тяжел.

В нишу. В справочник. В библиотеку.

Потоптался чуть-чуть — и ушел.

Мы расстались спокойно и сухо.

Так, как будто ни слуха ни духа

От него нам не надо: зачем?

Ожила прошлогодняя муха

И летает, довольная всем.

Девятнадцатый был благосклонным

К кабинетным мечтам полусонным

И менял, как перчатки, мечты.

Восемнадцатый был просвещенным,

Верил в разум хотя бы, а ты?

Посмотри на себя, на плохого,

Коммуниста, фашиста сплошного,

В лучшем случае — авангардист.

Разве мама любила такого?

Прошлогодний, коричневый лист.

Все же мне его жаль, с его шагом

Твердокаменным, светом и мраком.

Разве я в нем не жил, не любил?

Разве он не явился под знаком

Огнедышащих версий и сил?

С Шостаковичем и Пастернаком

И припухлостью братских могил...

В фойе

Я пришел с портфелем и сел в фойе,

На банкетке пристроился — и молчок:

Сладко к струнной прислушиваться струе,

Из-под двери текущей, как сквознячок.

Но служительница недовольна мной,

Подлетела ко мне, как осенний лист:

Почему я уселся здесь, как больной,

На коленях портфель, вдруг я террорист?

Пригрозила охранником сгоряча,

Пригляделась: при галстуке я, в очках.

Уж не нужно ли вызвать сюда врача?

Страх и строгость светились в ее зрачках.

Мир особенно грустен на склоне дня:

Отмирает обида, сникает честь.