Древний хуторской бобыль Савушка, сам похожий на лешего ли, водяного, чуть не круглый год проводил на Дону, на озерах и старицах, понемногу рыбачил, грибы собирал, ягоды, по слухам, знался с нечистой силой, какая прячется от людских глаз в займищных буреломах, глухих заводях.
— Савушка твой... — отмахнулся дед. — У него в башке — тараканы.
— Это у вас — тараканы, а не у Савушки, — не сдавалась супруга. — Сколь рыбы губят. На Ремнево... Разве хорошо? Бомбу кинули.
— Какую бомбу? Настоящую, с самолета? — встрепенулся внук.
— Взрывпакеты, — разъяснил дед. — Городские какие-то приезжали.
— Погубили сколь рыбы, — охала бабушка. — Там завсегда серушка, это еще девчонкой помню. Всем хватало. И голубяне едут, и бузиновские едут, из города едут. Зимой и летом. А теперь доумились, все сгубили. Правду Савушка говорит. Такого и в голодные годы не было, чтобы рыбу губить. Удочкой, вершей, бредешком, нитяная сетчонка. А ныне... страсть божия: сетьми обставились, неводами цедят, током бьют, взрывают... Савушка голимую правду гутарит: “Не жадайте, не губите...”
Мальчик знал старого Савушку, побаиваясь его, когда приходилось встречаться за хутором, возле речки. Среди вербовой да тополевой чащобы сгорбленный бородатый старичок появлялся неожиданно, пальцем грозил: “Много не лови. Не губи рыбу...” — и также вдруг исчезал, словно и впрямь колдун. Но сейчас вспоминать об этих встречах было легко и вовсе не страшно. В теплом доме, под ярким светом, среди радужного разноцветья блёсен, мормышек, поплавков, переливчатых каучуковых рыбок, катушек, лёсок, источающих запах речной воды, рыбьей слизи, чешуи, конечно же, не могло быть страха, но грезилось, не могло не грезиться доброе лето.