Новый Мир ( № 10 2008)

— Не твое дило. — И обернулась к мальчикам, наблюдавшим за ней исподлобья: — Пойдемте… пошукаем яйца. Хотите яйца?

Они дали увести себя, а когда вернулись, то у Янки в фартуке было несколько коричневых яиц с налипшим куриным пометом. Она переложила их в лукошко и протянула женщине:

— Вот… Возьмите… Хлопчикам.

— Спасибо, — сказала женщина, но как-то устало и безразлично, словно из вежливости.

А Никодим, белея рубашкой в глубине сарая, крикнул:

— Кого ты кормишь, Яна? Подумай только, кого ты кормишь?

— То ж человек, как и ты! — крикнула она в темноту.

Пришел отец, держа на плече весла, коротко бросил:

— Собирайтесь.

И мальчики опять взяли друг друга за руки. А мужчина подошел к двери сарая и сказал:

— Я вас ненавижу. Сейчас мы уедем навсегда, но я вас ненавижу. Вы разрушили мой дом. Вы сожгли мою библиотеку.

— Это пролетарское возмездие, — угрюмо отозвался Никодим из тьмы сарая.

Янка подумала, что ему, наверное, очень плохо и он держится из последних сил, чтобы не уронить себя в глазах чужака.

— Вы, простите, кто по профессии?

— Наборщик. Не ваше дело.

— Как же вы допускаете, чтобы горели книги?

— Ваши книги нам не нужны, — сказал Никодим.

— А что вам нужно? Дикость? Чтобы озверевшие орды громили библиотеки?

— Новый человек напишет новые книги, — убежденно сказал Никодим.

— Вы идете або ж нет, господа хорошие? — спросил отец зло и затоптал цигарку сапогом.

Мужчина пожал плечами, взял женщину за руку, и они пошли к берегу. На сгибе свободной руки женщина несла корзинку с яйцами, и Янка подумала, что они, наверное, съедят их сырыми, выпьют, как только окажутся в лодке, потому что были голодны и слабы, но не хотели и не могли есть тут, на пороге ее, Янкиного, дома…

Туман сгустился и плавал у самой воды космами, и плеск весел то пропадал, то, казалось, доносился совсем рядом.

Отец вернулся поздно ночью, и Янка слышала, как он кряхтит и ворочается, а потом встает с кровати, снимает со стены рушницу. И выходит, даже не сунув ноги в сапоги.

Как была, босоногая, в рубахе, она кинулась за ним.

На окоеме вставало багряное зарево, самой луны еще не было видно, и казалось, там, далеко, горит в огне незнакомый город. Вербы жалобно качали лохматыми головами, и летучая мышь нырнула в воздухе, чуть не задев Янку своим крылом. Янка в испуге присела: летучая мышь любит белое и может упасть на рубаху да так и повиснуть вниз головой, зацепившись коготками, а еще — вцепиться в волосы…

Отец стоял на крыльце и курил, а потом затоптал цигарку и двинулся к сараю.