Новый Мир ( № 10 2008)

Вордсворт был одной из любимых мишеней Кэрролла-пересмешника. Помните песню про “старичка, сидящего на стене”, которую Белый Рыцарь предлагает спеть “в утешение” Алисе?

“А она длинная?” — подозрительно спрашивает девочка, уставшая от слышанных за день стихов. “Длинная, — отвечает Рыцарь. — Но очень, очень красивая! Когда я ее пою, все рыдают… или…” — “Или что?” — спрашивает Алиса. “Или не рыдают”, — заканчивает Белый Рыцарь.

Так до сих пор происходит с Вордсвортом. Одни рыдают от “Лирических баллад”, другие — нет. Но само мгновенное отождествление Вордсворта с

Белым Рыцарем, поющим “его песню”, совершается — словно два неукротимых чудачества накладываются друг на друга.

Песня про старичка на стене, как можно прочесть в любых комментариях к “Алисе”, пародирует стихотворение Вордсворта “Решимость и свобода” (“Resolution and Independence”). Как и “Нас — семь”, оно представляет серию докучных вопросов автора к совершенно незнакомому человеку. В данном случае встречным оказывается ветхий, согнутый пополам старик, собирающий пиявок в лесном болоте.

Диалогу предшествует длинная экспозиция. Автор бродит по лесу, размышляя о горьких судьбах поэтов, которых в конце пути ожидают нищета, болезни, отчаяние и безумие. Тени Чаттертона и Бёрнса проходят перед ним; и когда он говорит со стариком, навязчивые мысли то и дело заглушают речь собеседника. Эту мизансцену блестяще воспроизвел Кэрролл в своей пародии:

Я рассказать тебе бы мог,

          Как повстречался мне

Какой-то древний старичок,

          Сидящий на стене.

Спросил я: “Старый, старый дед,

          Чем ты живешь? На что?”

Но проскочил его ответ,

          Как пыль сквозь решето.

— Ловлю я бабочек больших

          На берегу реки,

Потом я делаю их них

          Блины и пирожки

И продаю их морякам —

          Три штуки за пятак.

И, в общем, с горем пополам,

          Справляюсь кое-как10.

В конце концов, автор (не пародии, а спародированного стихотворения) утверждается в мысли, что старик, выбравший сам свою судьбу и ничего не боящийся, послан ему недаром. “Господи! — восклицает он. — Будь мне подмогой и оплотом. Я никогда не забуду этого Ловца Пиявок на пустынном болоте”11.

Вот я и спрашиваю: почему Вордсворт в качестве примера для поэта выбрал старика с такой странной профессией — ловца пиявок? Не странно ли? Для русского читателя, знакомого только с одним литературным героем этой профессии — продавцом лечебных пиявок Дуремаром, другом Карабаса Барабаса, — странно вдвойне.