Новый Мир ( № 10 2008)

Образ реки встречается у Иличевского едва ли не в каждом рассказе. Интересно, что река у Иличевского течет только на юг. На юг течет Москва-река, воды Оки, вливаясь под Нижним Новгородом в Волгу, также текут на восток и юг. Это путь не только в пространстве, но и во времени. Путь на юг здесь — дорога в детство и вместе с тем — к смерти. Основные вехи речного и морского пути: Крымский мост — дельта Волги — Гиркан — Персия.

Персия у Иличевского — не только таинственная южная страна, но “потусторонний мир солнечных призраков и неясных наслаждений” (“Горло Ушулука”). Персия — страна смерти. К ней по течению Москвы-реки плывет игрушечный кораблик с мертвой девочкой. Автор обозначает ее последний путь, путь на Волгу и далее — к морю, к сладким, “как клубника”, персидским лимонам, к жарким берегам. Туда же унесет и труп Дуси, очутившийся в Москве-реке. Это путь не только в будущее (в смерть), но и в прошлое (до рождения): “В Волгу — домой, на Бирючью косу шла река, тянула, омывала сердце”. Тело убитой девушки с перстнем плывет по Оке на льдине (“Перстень, мойка, прорва”). Рано или поздно его вынесет в Волгу и далее, в Каспий, на южном берегу которого — Персия.

В Персии погиб Грибоедов, чье незримое присутствие, точнее — присутствие не исторического, а тыняновского Грибоедова, Грибоедова из романа “Смерть Вазир-Мухтара”, ощущается в той или иной степени в “волго-каспийских” вещах Иличевского. Из Персии не вернулся Печорин (“Горло Ушулука” наполнено мотивами лермонтовской “Тамани”). Уход в Иран (то есть в Персию) в “Штурме” выступает метафорой смерти.

Впрочем, древний Гиркан (известный еще Александру Македонскому) — исторически это персидская земля — служит не только “конечной станцией”, но и остановкой, перевалочной базой на пути в Иерусалим. Там остановились и осели сектанты-молокане, которые не только скрывались от преследований, но и медленно, неуклонно продвигались к Святой земле.