Новый Мир ( № 10 2013)

Бездари-студенты расстроили Изъединова, но ненадолго. Он предвкушал еще большую досаду. Пакет с долгожданным словарем — детищем, отрадой, чудом, венцом — он, прячась от коллег, забрал с армейской кисловатостью на лице. Ему хотелось раскрыть его дома, среди своего запаха, в своей полутьме, за своим столом, как сироте хочется съесть конфету в потаенном углу. Изъединов беспокойно запер кафедру и, вжимаясь в пальто, под крик птиц вышел из университета, минуя полчище курильщиков. Он шел по дороге. Впереди выстраивалась аллея, тревожно образцовая, как в аппаратах для проверки зрения. По ее бокам роскошествовали деревья, и он болезненно, едва не теряя рассудок, ощутил, будто он сам висит на каждом дереве.

 

Дома Изъединов поставил чайник и приготовился надевать венец. Зазвонил телефон. Это был Сережа Белошицкий из Института ориенталистики, высокий толстый детина со старорежимной бородой. Он отличался феноменальной памятью на даты, поэтому примерно четверть его жизни уходила на поздравления разных людей по разным поводам. Такта ему недоставало: будучи аспирантом, он позвонил по одному номеру и посетовал на то, что прошло уже четыре года, как с нами нет Виктора Ильича. На другом конце провода молча слушали, и только когда Белошицкий закончил патетические воспоминания о добродетелях покойного, как явных и ставших общеизвестными, так и, к сожалению, невоплощенных, трубка разразилась такими ужасающими, сковывающими, неудержимыми рыданиями, с какими ни одна вдова еще не оплакивала мужа, тем более спустя четыре года после его кончины. Сережа испугался и с тех пор старался запоминать только приятные даты. Он откуда-то узнал, что сегодня выпустили словарь, и радостно наговорил массу приятных вещей оторопевшему и подавленному Изъединову, который от этого сделался еще более оторопевшим и подавленным.

Тут засвистел чайник, и Изъединов засеменил на кухоньку. Пока кипяток остывал, он тревожно вышел в комнату — наконец вкушать словарь.