А Купавна не мешала ему тешиться новыми иллюзиями и убегать. Она отпускала его, как отпускала когда–то бабушка филевского деда, надолго или ненадолго, к другой жене, в другой дом или другую жизнь; несколько лет спустя поделенная по решению суда между бабушкиными наследниками и по странной причуде судьбы сразу после того брошенная своими навсегда рассорившимися хозяевами, никому из них не нужная, осыпающаяся и зарастающая травой, напрасно роняющая с веток кислые и сладкие яблоки в плачущем саду, она осталась одна и ничего не говорила, потому что знала: как бы далеко ее неверный, восторженный барчук ни уходил, сколько бы ни было ему отпущено и дано, чего бы ни добился он и ни растерял, в самом конце пути все равно вернется сюда и, по знойной дороге гонимый ветерком, легко и быстро пойдет в пыли меж колосящейся ржи, но ни одна трясогузка не услышит его торопливых шагов, не испугается и не вспорхнет в белесое дачное небо.
1999 — 2000. Окончание. Начало см. “Новый мир”, № 10 с. г.
Птица на красном
МАРИНА ТАРАСОВА
*
ПТИЦА НА КРАСНОМ
* *
*
Губы из перламутра,
руки из алебастра.
Это больничное утро,
смерти холодная астра.
Свет больничной иконы,
кровь подмешена к маслу.
Господи, мой бессонный,
снежная птица на красном.
* *
*
Меня, что в этот мир пришла
уключиной непарного весла,
в какой-нибудь необозримой эре,
укутанной звериною мездрой,
меня найдут, как клинопись в пещере,
когда наступит снова мезозой.
И подо льдом в неповторимом блеске
сверкнет из мрака первозданный мак.
От волчьей ямы — до небесной фрески
один лишь шаг.
* *
*
Опять-таки, как же везет богатым!
Заморозиться на сто или двести лет,
победить
болезнь и смерть.
И вот ты выходишь из ледяного ломбарда.
— Как самочувствие? — галдят репортеры.
— На все сто!
Правда, праправнуки могут тебя не признать,
будут брезговать, как звероящером.
И где раздобыть такие несусветные деньги?
Но можно... сдать квартиру... совсем по дешевке
сумасшедшим жильцам
на целых сто лет.
А где пребудет, куда унесется Душа,
как она возвратится в то же самое тело,
попирая Заветы?
Или... Судный день уже наступил,
а мы его проморгали?
* *
*
Слепнущий пес уходит, как старый шаман,
в известный только ему океан.
Расширяется омут, из которого лет шестнадцать назад
он выплыл щенком, чтобы жить невпопад.
А на том берегу, рассекая арктический мрак,
бродят тени ушедших собак.
Небо, полное звезд, леденящее небо не дремлет.
Кончается командировка на Землю.
* *
*
Пыль кружит над переулком,
залетает в строгий зал.
Органист играет “Мурку”,
он от Генделя устал.
Вы, ценители крутые,