Новый Мир ( № 11 2000)

Дм. Быков мог бы повторить за тезкой Минаевым: “Область рифм — моя стихия, и легко пишу стихи я”. Но это качество, как мы знаем, не сделало Минаева заметным поэтом-художником. Быков (“молодой”, по нашим чудовищным меркам, стихотворец, тридцатитрехлетний) пишет давно, много и с такой ненатужностью, какую нельзя сымитировать — ибо читатель-слушатель тут же союзнически попадает в такт; из его четырех сборников, где почти нет перепечаток, получился бы уже преизрядный томище. Однако в первых книжках с той же очевидностью обнаруживаются его проблемы — как поэта, претендующего на существенность лирического высказывания. Главная из них, шутка сказать, — при стопроцентном владении стихом и словарем дефицит мысли, не скрадываемый флером иронии. Скажем, вещица “Эвксинский понт” из сборника “Послание к юноше” (1994) — пять литых восьмистиший шестистопного ямба с безупречной живописностью, естественным (размер нигде не жмет) синтаксисом и чуть смешливым налетом архаики, добавляющим искусности. Одна из строф, к примеру:

Се цепь придаточных, подобная волнам,

Гонимым к берегу, растущим друг из друга.

Восторженный поэт глядит по сторонам

И не умеет скрыть счастливого испуга:

Что понту сделается? Он как божество;

Ему неведомы хвалы и пени наши:

Не знает никого, не хочет ничего,

Самодостаточный в своей гигантской чаше.

Дальше, поверьте, еще лучше, но, дочитав до конца, убеждаешься, что вся эта демонстрация неординарных способностей служит не более чем дружеской шутке в духе “куртуазного маньеризма”. “Странные” стихи ускользают от фатального вопроса: зачем? — при чтении “внятных” он неизбежен, и худо, когда не получает ответа.