Новый Мир ( № 11 2000)

Группа “куртуазных маньеристов” оказалась для ее участника Быкова небесполезной. Вообще, та игра была совсем не так глупа. Вызывающая шутейность адресовалась не публике (которая “куртуазными” стихами мило развлекалась, нисколько не будучи фраппирована), а “серьезному” поставангарду: мы-де умеем болтать в рифму легко и весело, по-книжному красиво, меж тем как вы, этого, должно быть, не умея, громоздите вавилоны метаметафор, перебираете занудные картотеки или двигаете туда-сюда оловянных “милицанеров”. Словом — ироническая реакция здравого смысла (ирония ютилась и в самой гладкописи). Круг “прожектеров безопасных, рожденных для ролей костюмных”, помог отмежеваться от другого круга, чужеродного (“...затем что гниль чужда моей природе и я скучаю там, где гибель в моде”), но загоняющего к себе ветрами времени: “Этот бронзовый век, подкрашенный серебрянкой, / Женоклуб, живущий сплетней и перебранкой, / Декаданс, деграданс, Дез-Эссент, перекорм, зевок, / Череда подмен, ликующий ничевок...” Но одновременно то была школка компанейской “эстрадности” и каэспэшности, прикладных, облегченных задач. Такие умещающиеся в этих рамках отличные вещи Быкова, как “Курсистка” и “Версия”, будут производить эффект в публичном чтении и тогда, когда о “маньеризме” прочно забудут. Но они еще не делают поэта.

“Без раздумья, без отсрочки я бегу к строке от строчки”.

И вот — “Отсрочка”.

Гладкость — осталась, и слава Богу, но возникло сопротивление материала. Юмор, сопутствуя самопознанию, принял углубленный оборот. Высказывание — состоялось.