Утро радости. И надпись, в которую я булыган запустил, исчезла! Не зря, выходит, живем?
Кир молча пожал мне запястье. Не зря!
И как раз в розовом утреннем свете от берега паром отходил, на котором я жену свою встретил, и особая жизнь пошла. Проехали уже — а я все смотрел вслед парому, чуть голову не отвинтил!
На пологом склоне наверху показались тяжкие стены монастыря — здесь я провел не лучшие свои часы: тогда там функционировала тюрьма. Я глянул на Кира — он скорбно вздохнул: пока да.
— Надеюсь, с этим я больше не столкнусь?
“Столкнешься”, — вдруг явственно произнес какой–то голос. “Как это — столкнусь?” Я встревоженно озирался. Кир глядел отрешенно–возвышенно… Нет, это не он сказал.
И вот — за поворотом, над зарослями колючего кустарника — купол! Это же церковь моя, где я крестился!
— Узнал? — Кир улыбнулся.
— Конечно!
Едкие слезы потекли. Вспомнил вдруг идущее с неба холодное крестообразное дуновение в лоб. Где оно?.. Со мной, конечно, где же еще?
Поднимаемся серпантином в горы, все выше. “На рыхлом оползневом склоне, — Кир показывает, — деревца насадили”. Все люди вышли, как один, в надежде на новое будущее! “Остановим оползень старой жизни!” — такое настроение было у всех! И смотри, деревца еще тоненькие, а оползень держат, не дают засыпать новую жизнь! ППП. “Парк переходного периода” — все жители чуть насмешливо, но ласково этот склон называют. А при прежнем, реакционном, режиме обвалилось бы все!
Объехали гору, и — знакомые ворота! Только теперь тут вместо вывески “Санаторий „Горный воздух” Управления делами ЦК КПСС” другая совсем: “Центр Духовного Возрождения”! Вот так!
Архангел Петр в пятнистой робе открывает ворота… Въезжаем! И от знакомого палаццо с витыми колоннами, изрядно уже одряхлевшего, бегут, радостно подпрыгивая… Соня! Жоз! МБЧ! Обнялись.
“Жизнь вернулась так же беспричинно, как когда–то странно прервалась”!
— Ну, отдыхай! — МБЧ наконец оторвался от меня, жадно разглядывал. — Герой. Герой!.. Через час совещание.
Кир по железной винтовой лестнице меня в светелку отвел. Три окна: два на гору, одно вниз, на море.
— Ну давай. Какую берешь койку?
— А вторая — твоя?
— Нет, к счастью. Ну давай!
— Да–а. Бедновато. — Я огляделся.
— Тебе все “бедновато”! — Кир улыбнулся. На самом деле я — ликовал!
Он вышел. Я развесил в шкафу свои пожитки, прилег на койке у окна.
Освещенная зарей, гора нависала. Но нас этим не запугаешь! Наверху, на самой седловине, ретранслятор поставлен, как ящер на задних лапах, весь покрытый чешуей тарелок! Будем вещать!