Новый Мир ( № 11 2000)

— Нет, другой… Облапил мой любимый стул — уносить собирается. И тут вся моя гордость испарилась куда–то — прыгаю, хватаю мой стул, пытаюсь вырвать. “Ты чего это?” — тот удивился. “Это… мой стул!” — “Нет уж — теперь мой!” — выдернул из моих рук. “Я… давно уже заметил его!” — кричу. Кинулся снова — тот, как тореадор, увернулся, я в бак вмазался. Тут на меня его дружбаны накинулись, выпихнули: “Иди, пока цел!” К дому шел в отчаянии: “Господи, до чего я дошел? Когда–то меня женщины любили, друзья уважали!”

Я вдруг отчаялся здесь больше, чем на помойке. Помолчал. Поймал ртом слезу. Матросы молчали.

— А потом, к дому подходя, засмеялся: это же я, как Киса Воробьянинов из “Двенадцати стульев”, пытался стул свой отнять! Надо же, обрадовался, на знаменитого литературного героя похож! Молодец! И стало гораздо легче. Можно размазаться по помойке, как мусор, и мозг свой засрать, а можно — с чем–то ярким сравниться. То есть не из луж страдание свое пить, а из сосуда. Книги — такие сосуды! Вот. В них все то здорово сделано. Страдание оформлено… в красивый сосуд. В каждой хорошей книге… гигиена страданий — вот что важно. А от страданий и несчастий не денешься никуда!

Матросы долго молчали. И я. Главное — чего это я так расстроился сам? Тем более со стулом все выдумал, и не я даже, а Ильф и Петров.

— Какая же гигиена тут, раз дело на помойке? — пытался взять реванш бледно–рыжий Борисов, но поддержки не нашел.

Я пошел за занавес, слегка запутался в нем. Потом спустился по лесенке в коридор, шел наобум. Петр, растерянный, догнал меня.

— Ничего, а? — Он заглядывал сбоку мне в глаза, сильно уже опухшие (“намордничек” свое дело сделал!).

Щеки щипало. Довел себя до слез.

— Неплохо вроде? — поспешая за мною, бормотал Петр.

— Понятия не имею! — ответил я.

— По–моему, ничего, а? — Петро, душевный хлопец, разволновался не меньше меня.

— Не знаю, как там матросы твои, а мне плакать хочется! — сказал я.

Но осуществить эту богатую идею не удалось — Петро завел меня в большой кабинет со старинными знаменами по углам, портретами флотоводцев по стенам. За столом сидел бравый капитан первого ранга в полной форме.

— Командир базы Чашечкин! — браво представился он. В репродукторе на столе шуршал, затихая, шум зала. Слушал мое выступление? — Спасибо вам за то, что воспитываете нашу молодежь, сеете доброе. Но то, что вы говорили сегодня им, — это так, сопли без адреса!

— А какой у добра может быть адрес?

— Где вы видали таких добрячков, про которых рассказываете?