Разговор про Ерему возобновлялся каждые пять минут. Какой же он, Ерема? Я уже не замечал неудобств. Когда–то я и сам блистал в этой отрасли — но потом, тщеславно возомнив себя литератором, отказался от этой малины ради Буквы. И чего достиг?
— Так где же он? — общий стон.
К сожалению, не обо мне. Все они, попавшие в одну беду, жадно ждали какого–то Ерему, а он все не шел. В моем распаленном воображении он представлялся уже высоколобым интеллектуалом, сияющим гением… И, видно, кичась своим величием, он пренебрегал нами, не шел к нам…
— Ну, Ерема! Ты даешь!
— Наконец–то!
Я протирал глаза кулаками — хотя на кафельном полу уснуть было трудно. Да–а–а–а! Явившись наконец, Ерема оказался изможденным, оборванным подростком лет двенадцати, явно детдомовского вида. Кочковатая, криво постриженная голова в пятнах зеленки, тонкие бледные руки торчат из тесной мятой курточки. Жидкие отечественные джинсы с вьющимися на обшлаге нитками. Однако величия его это не умаляло — наоборот, небрежность в одежде лишь подчеркивала его величие.
— Ерема! Глянь! — заскулили все наперебой.
Затягиваясь поганым чинариком, он неторопливо приблизился. Скучая, глянул на крайний автомат.
— Этот оставь. Пусто.
— Ну как же! — взвыл респектабельный бизнесмен. — Я же в тюрягу пойду! Я же думал…
— Иди, — произнес безжалостный виртуоз, уже приглядываясь к следующему автомату. Стукнул по клавише. — Тут половить можно.
Зачуханный интеллигент расцвел.
— Много не наловишь, — припечатал Ерема.
Но тот все равно сиял, тряс костлявую Еремину руку.
— Пусто, — проговорил Ерема, чуть глянув на следующий экранчик.
— Ерема! Ну погоди! Куда ж ты?
Этот юный Моцарт, похитивший у меня инструмент, когда–то рабски покорный мне, вызывал у меня восторг — и жгучую зависть: ни в одном деле я его славы не достиг!
К тому же за нами, кажется, пришли.
— Встать! — прогремело над нами.
— О! — Жоз поднял голову. — Вдруг откуда ни возьмись…
Мы кинулись к выходу, но и там нас ждали. Меня жестко отбили, как бильярдный шар, а Жоз — прорвался.
— Лови! — Высоко под потолком я кинул ему рулон обоев.
Пусть они долетят.
— Ты, Серж, не лютуй особенно–то! — посоветовал Петр.
Лысый Серж усмехнулся. И я сразу его вспомнил, хотя десять лет прошло с нашей встречи: Серж как раз был злой следователь, а Петр — тот добрый.
— Возьми… может, пригодится. — Заботливый Петр протянул ему мой “терновый венец”.