— Кто же мне даст в наши дни особенно–то лютовать? — произнес Серж, и усмешка его ох как мне не понравилась. У него небось тоже “имиджмейкеры” уже наготове. — Поведение в общественном месте… с особым цинизмом… это еще не расстрел! — приободрил меня Серж. — Ну ладно… пошли. Там тебя один старый друг заждался.
Сердце екнуло. “Старый друг”? Неужели Жоза повязали? Но это не означает — “заждался”. Кореец? Обрадовался: может, несколько моих строк на корейский переведет?.. Нет, оптимизм твой неизлечим! — понял я, пока шли мы по глухому коридору. Навряд ли… Так кто же тогда, лицемерно себя спрашивал, хотя уже, в общем, догадывался кто.
Затхлая камера. С нижней шконки (так называется в тюрьмах приспособление для сна) свисала мощная голая рука с буквами.
— Ну что, совсем уже забыл Геру?
— …Н–нет.
Гера, сонно щурясь, уселся на шконке, злобно глядел на Сержа.
— Ты что вообще лепишь? Я тебе велел его посадить, — кивнул на меня, — а ты что же? Меня сюда? Совсем, что ли?
— А это чтобы вам беседовать было сподручнее! — Серж улыбнулся. — А за тебя, Гера, отдельно заплачено! Кстати, — он повернулся ко мне, — что там у вас творится? Где транш?
— Вот тебе транш! — Гера мощной рукой врезал Сержу.
Тот отлетел в угол камеры, сполз по стенке, но повел себя, в общем–то, миролюбиво, пробормотав только:
— Ты не очень–то.
— Ладно… иди. — Гера выхватил у него из рук мою “плащаницу с терниями”, кинул на шконку, повернулся ко мне. Серж вышел, обиженно сморкаясь.
— Ну что… будешь работать на меня? — спросил Гера задумчиво.
— Н–нет.
— Зря! Нам сейчас хорошие люди во как нужны!
— Зачем?!
— …Тайна, понял?
— Нет. Не могу.
— Брезгуешь?
— Нет! Просто… меня телемагнат перекупил. Вот.
— Врешь, сука! Тебя невозможно купить!.. И знаешь почему?
— …Почему?
— Потому что ты ни хрена не стоишь!
— Вот видишь? — обрадовался я. — Так зачем я тебе?
— …А чтоб было! — Гера взял со шконки полотенце, несколько раз “выстрелил” им, растянув в своих лапах. — Ничего, что с колючками?
— …Но должен же быть какой–то прогресс! — сказал я.
— Вот. Люблю тебя за это, — проговорил он и, опустив полотенце в унитаз, повернул “барашек”. Вытащил, стряхнул.
— А помнишь… у тебя друг был… Где он? — спросил я дрожащим голосом.
— В могиле, — равнодушно ответил Гера. — А с тобой мы поднимемся — ого–го! Ну… делать? — Он бережно поднес полотенце к лицу, как заботливый парикмахер подносит компресс…