Новый Мир ( № 11 2008)

Обобщающий термин “экстремизм” введен в активный оборот современной политики не так давно, только во второй половине ХХ века. Практики экстремизма (терроризм, расизм, нелегитимное политическое насилие) представляют нечто вроде “проклятой стороны вещей”1 официальной политики, обратной стороны легального порядка. Обычно, составляя те или иные “должные” классификации политического, власть и законодатели выносят за ее пределы то, что им реально и символически угрожает. Это моральное неприятие позволяет “от противного” реконструировать те мифы и легитимирующие практики власти, с помощью которых она создает собственные моральные основания, поддерживающие данный политический режим. Поскольку экстремизм бросает наибольший радикальный вызов действующей власти и государству, заключающийся в насилии, черта между двумя насилиями — государственным и экстремистским — это вопрос нравственной противоположности. Однако аргументы в пользу того, что существующие государственные аппараты принуждения, законы, институты являются легальными, а то, что им противостоит, таковым не является, — весьма релятивны.

Борьба с экстремизмом выполняет две важнейшие функции. Во-первых, она обосновывает и проявляет на конкретных примерах “борьбы” моральность действующего государства, политического режима, социально-экономической системы и всех тех, кто действует от их имени. Во-вторых, она проводит основополагающие политические границы: нормального/патологического, легального/нелегального, закона/произвола, морального/аморального. То есть легитимирует действующий политический проект, одновременно позволяя методами монополии на классификацию политического поля выводить за его пределы все то, что угрожает его дальнейшему существованию.