И тут не играет роли, что одни из этих материалов были опубликованы в газете, другие — в виде брошюр, третьи публично исполнялись, — все они использовались для пропаганды, а не просто хранились дома. Принципиально другое: аналогичных по идеологической направленности материалов — великое множество, и многие из них распространяются совершенно легально. А в “Федеральный список” попали произведения особенно невезучих авторов, по которым было принято судебное решение. Логично предположить, что если бы в нашем законодательстве существовали действительно четкие критерии определения “экстремистских материалов” “самих по себе”, то и “Федеральный список” был бы несравненно шире. Что помешало государству обратиться к экспертам и попросить их составить такой подробный список, не дожидаясь решения того или иного суда? Очевидно, остатки почтения к Конституции РФ: ведь такая практика означала бы введение предварительной цензуры. Правда, теперь возникла абсурдная ситуация: когда человек убивает, ворует или мошенничает, он уже до решения суда знает, что совершает преступление. Но когда он, например, публично цитирует какую-нибудь брошюру радикального содержания, он узнает, что пользовался “экстремистским материалом”, только в суде. Потому что до суда, как выясняется, это определить невозможно. А суд руководствуется туманной логикой прокуроров и не менее прихотливой логикой экспертов. С другой стороны, если решение судом принято, то велика вероятность, что материал вскоре появится в “Федеральном списке”. Как, например, это произошло с тринадцатью русскими переводами книг мусульманского богослова Саида Нурси.