Новый Мир ( № 11 2008)

Юное, жизнерадостное восприятие мира, почти убитое подростковой модой на мизантропию и меланхолию, оборачивает актуальные в молодой литературе темы чем-то совершенно новым. Вся книга, строящаяся на диалоге двух друзей, познающих незнакомый мир, насыщена при этом плотскими, чувственными деталями, описаниями физиологических моментов. “Мы пытаемся торговать ресурсами собственных тел” — так называется глава о том, как парни сдают анализы в центре генетических исследований, а затем направляются в банк спермы. Или — глава посвящена запаху метро: “В нью-йоркском метро пахло смертью, а еще отсыревшими бычками, блевотиной и поносом. У меня так пахло в квартире наутро после празднования восемнадцатилетия”.

“Телоцентризм”, выражающийся в нынешней прозе и как описание измененного сознания после алкоголя и наркотиков (то, на чем строится психоделический реализм), у Снегирева проявляется через детские нарушения табу (пукнул, рыгнул, плюнул, случайно обнажил причинное место, съел грязную пиццу или просроченное печенье и т. д.). Юкка и Саша — хорошие мальчики, которые если и курят марихуану с дальнобойщиками или с другими случайными знакомцами, то лишь затем, чтобы вжиться в чужую жизнь.

Романтика для хороших мальчиков прячется недалеко от рамок общепринятости, но все же — в асоциальном поле, что дает им свободу питаться из помоек, дурно пахнуть и шокировать окружающих. Ощущение себя в иной, чем на родине, общественной системе дарует им столько же адреналина, сколько для плохих мальчиков таят в себе наркотики.

Почему, несмотря на присутствующие в романе элементы неблагопристойности, он обдает светлым настроением? Дело, скорее всего, в добродушной, радостной, по-доброму смеющейся позиции самого автора (“ржал”, “сгибался от смеха”, “рыдал от смеха”, “хохотал”, “заливался”, “покатывался”). Автор

искренним смехом нивелирует весь негатив того или иного срамного эпизода. Герои обожают дурачиться и беззлобно смеяться над всем увиденным, будь то клиент с фамилией Карлсон или группа детей-дебилов, идущих на экскурсию. Они смеются при людях, наедине, вместе и по отдельности. “„Кто ид-ё-о-о-от? Скажи мне, кто ид-ё-о-от?” — Я захохотал и игриво заверещал, кутаясь в

одеяло: — „Папочка!” — „Кто? Не слышу!” — „Мой папочка!” — „Да, это я, мой малыш”, — захохотал Юкка”.