Новый Мир ( № 11 2012)

Новая проза Олега Ермакова на первый взгляд — ясная, прозрачная, как чистый воздух. Ничего лишнего: ни стилистических изысков, вычурности, ни трудных, темных мест, требующих долгого и напряженного внимания, многих усилий, старания вчитаться в непростой, «темный» текст (как, например, в романе «Холст»). От читателя как будто и не требуется излишних усилий. Книга небольшая и читается легко. Только вот временами у читателя возникает странное чувство, вроде бы не прямо связанное с текстом. Александр Иличевский однажды написал о совершенно необъяснимом ужасе, что охватывает читателя пушкинской «Пиковой дамы». Это чувство, если не ужаса, то непонятной тревоги (не мороз по коже, но все же — холодок), может посетить и читателя ермаковского «Сада». Хотя в рассказе нет ни пыток, ни отрезанных голов, ни призраков или чудовищ. Сам наряд Справедливого Гура, что принимает у себя в крепости русского майора Кардымова, заставляет поежиться: майор называет хозяина крепости «хирургом». Ассоциации с хирургией вызывает светло-зеленый наряд «феодала». Давний страх пациента перед тем, кто будет резать его тело. Омовение перед трапезой кажется советскому майору приготовлением к казни: «И когда ополаскивал лицо, склонившись над тазом, вот тогда и ждал обжигающего удара по шее арабским или каким там клинком». Хотя Справедливый Гур обойдется с непрошеным гостем в общем-то человечно: не убьет, не бросит в яму или башню.

Ирина Роднянская в обширной и благожелательной статье-рецензии на «Знак зверя» похвалила Олега Ермакова за «дружелюбие» к афганцам, «без тени ксенофобии, внимание к чужому быту и обычаям, к не нашему укладу и вере <…> в духе уже подзабытой „всемирной отзывчивости”»

[4]

. Между тем в ранней афганской прозе Ермакова собственно афганцы — пуштуны, хэзарейцы, нуристанцы и даже узбеки с таджиками — были темой в общем-то периферийной. О той же дедовщине, например, там намного больше, чем о людях Востока.

А сами афганцы, как душманы, так и мирные «бабаи», появлялись на страницах от случая к случаю и мало отличались друг от друга: неясные тени, бессловесные создания в чалмах, в длиннополых рубахах и шароварах. Только временами появится какая-нибудь деталь: герой заметит «громоздкие грубые руки» пленных моджахедов или горбатую корову, которую доил оставшийся в полуразрушенном кишлаке  старик.