Новый Мир ( № 12 2000)

В романе описывается некий праздник Возрождающегося Духа, на который со всей Украины съезжается ее творческая элита и новая украинская молодежь. Герои романа — четверо молодых, но уже знаменитых на родине поэтов, пятый персонаж — жена одного из них. Повествование представляет собой хронику праздника — день и вечер накануне, пронизанные атмосферой ожидания чего-то грандиозного, затем — переживаемая героями врозь пьяная, разгульная, с массой приключений ночь. И наконец, утро: рассвет и некая “праздничная” акция (о ней — чуть ниже), описание которой становится финалом повести. В способах изображения праздника, его карнавальной атмосферы очень многое отсылает нас и к “Фиесте” Хемингуэя, и к культурному мифу о Вудстоке. Повествование ведется в виде прямых монологов и в форме не собственно прямой речи от лица основных персонажей. С первых же абзацев в их голосах звучит некая ликующая нота упоения самим фактом:

а) возрождения украинского языка и украинской культуры (Возрождающегося национального Духа),

б) тем обстоятельством, что именно им, четырем молодым, но уже прославленным поэтам, выпала судьба как бы персонифицировать собой не только этот праздник, но чуть ли и не сам Возрождающийся Дух. “Да, Хомский, именно так, — длинный и широкий серый плащ, недельная щетина на подбородке (бродвейский стиль), волосы на затылке убраны в хвост, темные очки образца 65-го года, шляпа, да-да, путешественник, рок-звезда, поэт и музыкант Хомский, для друзей просто Хома, неунывающий сукин сын собственной персоной осчастливливает провинциальный Чертополь своим визитом”, — так во внутреннем монологе представляется первый из героев.

А вот второй: “Надежда украинской поэзии, Мартофляк Ростислав, тридцатилетний безработный, отец двоих детей... склонный к полноте и алкоголю, пьяница и бабник, любящий отец. Популярный общественный деятель...”

И так далее. “...ребята они талантливые, честные. Непродажные, цвет нации, дети нового времени, тридцатилетние поэты”.

Вот эта некая доля самоупоения героев своей славой и своей “украинскостью”, эта игра в национальное, сразу же отодвигает читателя от непосредственного проживания праздника, погружая его в авторскую рефлексию по поводу праздника. А это не одно и то же. Сам “Возрождающийся Дух” (дух национальной украинской культуры) дан здесь в качестве объекта, а не субъекта повествования и уже поэтому неизбежно вступает в противоречие с декларируемым автором национальным пафосом повести.